Стать японцем

Вместо чернения зубов в обиход постепенно входит зубной порошок, т. е. «беление» зубов. В то время реклама мыла и зубного порошка настойчиво подчеркивала иностранное происхождение гигиенических средств, что служило несомненным аргументом в пользу «полезности» и «разумности» предлагаемых гигиенических мер. Однако отказ от выщипывания бровей и чернения зубов «лишал» японок их замужнего статуса, что вызывало немало психологических проблем — ведь японки были лишены такого маркера замужества, как обручальное кольцо. Несмотря на настойчивую пропаганду западного стиля жизни, многие пожилые японки не желали расставаться со своими привычками. Пропаганда лучше всего действовала на городскую элиту: женщины высшего света быстро отказались от применения традиционной губной помады темно-зеленого цвета с вкраплением перламутра. На фоне густо набеленного лица эта цветовая гамма производила на европейцев отталкивающее впечатление, и их мнение оказалось в данном случае решающим.

Соображения профессора Абэ Исоо о новом идеале «здоровой» женской красоты шли вразрез со вкусами очень многих европейцев, которые, будучи пресыщены набиравшей обороты маскулинизацией европеек, пленялись японками именно традиционного типа. Они не желали видеть их одетыми в европейскую одежду, они не хотели их «эмансипации». Более всего их привлекала не «красота» японок, а их моральные качества, прежде всего верность, которую они обнаруживали даже у «временных жен» европейских мЪряков. А. П. Краснов, подробно обследовавший быт русских военных моряков в Нагасаки (в то время в этом незамерзающем порту зимовали и ремонтировались корабли российского Тихоокеанского флота), отмечал: «Я не скажу, чтобы с нашей точки зрения эти маленькие японские женщины были особенно красивы; но многие из них своим характером заставляли полюбить себя своих временных мужей и еще более любили их сами»⁶⁵.

Пьер Лоти (1850—1923) в своем романе «Госпожа Хризантема» (1887), написанном под влиянием короткого пребывания в Нагасаки в 1885 г., изобразил любовь между американским моряком и японкой из хорошего дома, которую, однако, ввиду материальных трудностей продают европейскому хаму. Ради него она даже принимает христианство, но тот предает ее, и тогда она, исполненная самурайского духа, кончает с собой. Этот посредственный роман имел колоссальный успех (25 переизданий за пять лет только во Франции), вдохновил Пуччини на написание оперы «Мадам Баттерфляй» (1904).

Лоти и его достаточно многочисленные подражатели, а также те европейские мужчины, которые вступали с японками в любовную связь (как правило, весьма недолговременную), сформировали на Западе устойчивое представление о японке как о существе хрупком, изящном, прелестном, грациозном, верном, воспитанном и покорном своему повелителю. Показательно, что ни сам Лоти, ни какой-нибудь другой европейский автор не «осмелился» впоследствии представить себе любовные отношения между японским мужчиной и европейкой — Западу того времени Япония представлялась страной «женской». Считалось, что японские мужчины не идут ни в какое сравнение с европейцами, а вот японские женщины достойны самого пристального внимания. Джеймс Мёрдок (Murdoch, 1856—1921), британский ученый и один из зачинателей научного японоведения (он был, в частности, автором фундаментальной «Истории Японии»), был женат на японке (в настоящее время женитьба на японке является для западных японоведов едва ли не обязательной) и не уставал повторять: «Японские жены — лучшие в мире»⁶⁶. Японские писатели тоже в целом сторонились изображать любовные отношения между японским мужчиной и европейкой.

Для европейцев восхитительные стороны Японии зачастую соотносились с женщинами, а отвратительные (безобразность, коварство, обман) — с мужчинами. Цитируя некоего «эксперта», Лафкадио Хёрн восклицал: «В качестве морального существа японская женщина не принадлежит, похоже, к той же расе, что и японский мужчина!»⁶⁷ Константин Бальмонт, побывавший в Японии в 1916 г., оставил восторженные (как поэтические, так и прозаические) отзывы о японках. «Так много во всех японках кошачьей мягкости и грации птичек... Привыкнув в несколько часов к косвенному уклону японских глаз, я уже вижу в этом особую волнующую красоту, которой раньше не подозревал. И разрез европейских глаз кажется мне скучным и прозаическим... Гейша умеет, танцуя, показать неуловимым движением руки, что она прядет нить или срывает цветок или ловит рыбок. Такой выразительности изящных рук я не видел нигде».

В своем стихотворении Бальмонт заходил намного дальше:

Гейши, девочки, малютки, вы четырнадцати лет, Ваши маленькие грудки Нежнорозовый расцвет.

Ах, зачем, когда я с вами Праздник знал, который ал, Ах, зачем я вас, как в храме, Всех, вас всех не целовал⁶⁸.