Старый, но крепкий

— У нас нет ни одного доброжелателя, который дал бы нам денег, — твёрдо сказала мать. — Есть лишь один человек, который согласился вылечить моего сына в долг. По грабительской цене! Больше я никому ничего не должна.

— Выходит, всё-таки есть долг? Но не в этом суть. Главное — долги нужно отдавать! Или хотя бы не позволять копиться процентам.

— Прошло всего два дня с момента, как целитель вылечил моего мальчика! — возразила мать. — За такое время проценты набежать не могли!

Здоровяк щёлкнул ногтем по деревянной балке и наша лачуга снова застонала.

— А вот наш наниматель уверен, что могли, — сказал он с издёвкой. — Не может же нам врать столь уважаемый человек.

Мать нахмурилась и ответила:

— Так может, вы вернётесь к своему работодателю и уточните, не ошибся ли он?

Здоровяк оскалился:

— Женщина, пойми: я могу разнести здесь всё за минуту. Единственное, что ты успеешь за это время сделать — выбежать с мальчишкой во двор и смотреть, как твой дом рушится. И ничего мне за это не будет! Так что не гневи меня. Давай деньги!

— У нас нет денег, — покачала головой мать. — Всё, что у нас есть, вы видите сами.

Мелкий разбойник хмыкнул и высморкался прямо на пол. В этот момент мне захотелось сломать ему пальцы, но здравый смысл и осознание, что если даже я каким-то чудом это сделаю, меня убьют, а с матерью сделают бог знает что, удержали меня от этого глупого поступка. Я понимал, что даже подбежать к нему или коснуться его у меня бы не получилось — если только он сам этого не захочет.

— Тогда мы заберём всё, что найдём! — сказал мелкий разбойник и достал из-за спины сложенный мешок.

— Эй! — окликнул я его.

— Да, пацан?

— Зря вы это делаете.

— Как скажешь, пацан. А пока — постой в уголке.

На этот раз мы действительно ничего не могли сделать. Улыбаясь, здоровяк расставил руки и оттеснил нас с матерью в дальний угол дома, не обращая внимания на мои попытки устоять на месте — против него я был не сильнее котенка.

Из угла мы смотрели, как мелкий разбойник с ужасающей скоростью проносится по нашей кухне, собирая всю еду в мешок.

После того как они ушли, у нас дома не осталось ни специй, ни круп.

Обычно в это время мама уходила на работу, но сейчас она села на табуретку, привалившись к спинке так, словно у неё больше не осталось сил. Она опустила руки и смотрела в одну точку.

— Когда я просила соседей донести тебя до целителя, я даже подумать не могла, что он окажется настолько… — голос мамы дрогнул. — Что счёт за твоё лечение будет настолько неподъёмным. И тем более я не рассчитывала, что они опустятся до того, чтобы забирать еду у бедняков. Никто прежде не опускался до такого. Никто…

Я молчал. Мне нечего было сказать: мы влипли, и нам нужно было придумать выход из ситуации.

Тогда мама посмотрела на меня с той же самой безнадёжной тоской во взгляде и произнесла:

— Ты должен сходить к брату.

Это было совсем не то, что мне хотелось услышать. С братом Китт, похоже, с самого рождения был на ножах. Они никогда не понимали друг друга, у них не было общих интересов. Китт не стремился разговаривать с братом, и тот тоже не особо желал общения. Они были разными.

Если Китт мечтал стать могущественным практиком, человеком, которого никто не сможет заставить делать что-то против его воли, то брат посвящал всё своё время учёбе. Мать выучила читать и писать сначала его, потом Китта. Но брат на этом не остановился. Именно он таскал домой всякие непонятные дощечки с надписями, куски пергамента, и постоянно возился с ними. Однажды Китт, любопытства ради, залез в его шкаф и едва не перевернул чернильницу. Крика тогда было столько, что парнишка думал, у него лопнут или закровоточат уши.

Они никогда не понимали друг друга и даже не стремились понять.

Но самое главное — я был твёрдо уверен: брат нам никак не поможет. Он ненавидел Китта, а значит — меня лютой ненавистью. Китт никогда не видел от него ничего хорошего или доброго. Если с мамой он обращался нормально, то с Киттом если и разговаривал, то исключительно сквозь зубы. В общем, я уверен: мой поход к нему ничем хорошим не закончится.

— Не думаю…

— Тебе не нужно думать! — выкрикнула мама, на мгновение сорвавшись. Её лицо исказила гримаса гнева. — Я сказала тебе сходить к брату! Хоть раз в жизни сделай то, о чем я прошу, без пререканий! Это началось по твоей вине, так что иди к нему и сделай так, чтобы у нас появились хотя бы продукты!

Она была права, подумала взрослая часть меня. Но изнутри фонтаном рванули подростковые эмоции, которые в такой ситуации чувствовал бы Китт.

Мне не оставалось ничего другого, как собрать в кулак всю обиду и горечь, которые хлынули изнутри, и запрятать их поглубже. Я обулся, оделся и всё-таки направился к брату.

Я пошлёпал по знакомым со вчерашнего дня улицам. Планировал новый путь, который будет короче, чем вчера. С учётом вчерашнего знакомства с подворотнями и переулками, маршрут оказался едва ли не короче главных улиц.

До жилища брата пришлось идти двадцать минут. Хотя какое там «жилище» — настоящий дом! Не то что наша лачуга.