Старый гринго

Он чувствовал, что его унижает смиренное присутствие луноликой женщины, укутанной в синее ребосо. В ее влажных глазах застыла бесстрастность, глубокая и мудрая. Женщина солдата. Он встречал их в своей жизни или читал о них во всех эпосах прошлого. А сейчас она коснулась его длинной и мягкой рукой, без слов умоляя сделать вид, что ничего не происходит, что она и он просто находятся там, в этой сверкающей клетке танцевального зала, как Христос в своем стеклянном гробу или как сбежавшие землевладельцы, которые ежегодно давали здесь один-единственный бал для дам и кабальеро из Чиуауа и Эль Пасс и даже из города Мехико.

Они притворялись, что ничего не происходит, но он чувствовал себя униженным, а она — нет.

— Иногда ему бывает тоскливо, но он всегда — мужчина, — сказала луноликая женщина.

— Вас ему недостаточно? — резко сказал старый гринго.

Она не обиделась:

— Мужчины устроены по-другому, чем женщины.

— Это неверно, и вы это знаете. Я не феминист. Одна из причин, по которой вы видите меня здесь, сеньора, состоит в том, что я боюсь мира, полного взбалмошных суфражисток. Невыносимый матриархат. Дело в том, что все мы друг другу мстим. Вы, женщины, действуете более скрытно, чем мы. Только и всего.

Луноликая женщина не возражала. Да, она всем довольна, а он нет, но не потому, что не любит ее, а потому, что просит ее выражать свою любовь еще сильнее, так, как надо ему, а не ей.

— Ты не крестьянка.

Он взял руки женщины и посмотрел на ладони.

— Да. Я умею читать и писать.

— Где он тебя нашел?

— Нет, это я его нашла. Он влетел в мою деревню, как загнанный жеребец, черный от грязи, умирая от жажды. А потом деревню взяли федералы. Я спасла его от страшной смерти, можете мне верить, индейский генерал.

— Значит — благодарность.

— Нет, это я ему благодарна. Мне и не снилось, что меня кто-то будет так любить. В моей деревне открыто любить не принято. Это была грустная деревушка, где супруги ложились спать в потемках. Уж не знаю — от страха или от неохоты.

Она сказала, что Арройо, напротив, обнажен, даже когда одет. Молчит, даже когда говорит.

— Я должна была спасти его, чтобы спасти себя. Мы связаны намертво, и я его понимаю.

— Очень мило.

Они надолго умолкли. Старый гринго пытался представить себе, о чем Арройо говорил Гарриет, пока эта женщина разговаривала с ним, не представляя себе, что и Арройо мог вспоминать о том же, о чем эта женщина рассказывает старому гринго, и тоже рассказывать Гарриет, как луноликая женщина спасла его, спрятав от федералов в первые дни кампании, развернувшейся против Уэрты здесь, на севере Мексики.

Опасность была повсюду, и Арройо знал, что его убьют, если встретят. Ему одному удалось спастись в этой деревне, и он укрылся в каком-то погребе. Оттуда он слышал стук вражеских сапог над головой и грохот выстрелов — кончали его пленных товарищей. Ему было все слышно, потому что погреб всасывал все звуки, как морская раковина. А потом вход забили досками.

Арройо призадумался. Быть может, всю эту деревню приговорили к смерти за то, что тут дали приют революционерам? А он остался погребенным в подвале? У него всегда был хороший нюх. И он почуял спящих собак там, в углу. Стук молотка их разбудил. Псы были огромные и страшные, серые, со стальными мордами. Никогда он не видел такое медленное и ленивое пробуждение: словно они спали в этом погребе с незапамятных времен. Ему почудилось, что их оставили тут специально для него, что они — его духи-звери. На самом же деле этих двух страшных, свирепых серых псов тут спрятал хозяин дома, потому что федералы забрали в доме все, а этот человек любил своих собак больше, чем серебро, если оно у него было, или больше, чем жену, которая у него была.

— Почему ты на меня так смотришь, гринга?

— Думаю.

— Ты здесь свободна.

— Да, но только на словах. Ты прекрасно знаешь.

— А ты любишь старика?

— Да. Ему больно. Во всяком случае, я это вижу.

— А мне как?

— Ты сам причиняешь себе боль. Я постараюсь помочь ему чем смогу. Знай, именно для этого я здесь.

— Хочешь его спасти так же, как она спасла меня?

— Я не знаю, как она спасла тебя.

Арройо и псы подстерегали друг друга.

Псы знали, что он здесь. Он знал, что псы здесь. Собаки всегда либо набрасываются, либо лают. Самое забавное состояло в том, что они были только начеку, словно боялись Арройо так же, как он их. Может быть, они не знали, что он не зверь, а может, их хозяин внушил им страх ко всему, что пахнет солдатом? Кто знает? У собак больше пяти чувств. Арройо сказал, что и не вспомнил бы об этой истории, если бы она не показалась ему такой необычной.