– Вы считаете, что он слышал наш разговор и всё понял?– спросил жёстко Фома Фомич.
– Я этого не утверждаю, но бережёного – бог бережёт. Под удар поставлен наш с вами бизнес, – сказал Эдуард Аркадьевич.
– Не суетись, Эдик, не надо,… свидетели нам не нужны и в любом виде, хоть жареные, хоть пареные, хоть в салате с индейкой.
– Что вы такое говорите? Разве можно! – испуганно сказал доцент.
– Я говорю, что этот ваш шикарный домик на берегу Волги построен не на зарплату преподавателя вуза.
– Бросьте, Фома Фомич,… не до ваших намёков…
– Я не намекаю,… я говорю. Просто вы завтра пересядете из дорогого автомобиля опять в старенький Запорожец. Вы этого хотите? И запомните, в мире капитала уважают деньги, а не людей. Люди – грязь.
– Так не убивать же мне его?.. – раздражённо сказал доцент.
– Я вам этого не говорил. Я сказал только, если он слышал разговор, то это очень опасно и в первую очередь для нашего «Изумруда». Вот и всё. Вы должны радоваться тому, что он был один.
– Я сам не могу… Может быть этот дворник?.. Я хорошо ему заплачу,… я…
– Вы в нём уверены? – перебил доцента Тараканов.
– Эта орясина за рюмку водки и нас с тобой удавит, и глазом не моргнёт. Если его напоить, но поутру не опохмелить, так он и мать родную… того…
– С дворником не связывайтесь, – отчеканил каждое слово Фома Фомич, – бизнес должен быть чистым, по крайней мере, хотя бы внешне. Да, кстати,… я пришлю к тебе двух охранников, чтоб тебе поспокойнее было, – и он отключил мобильник.
Эдуард Аркадьевич, после такого разговора с Фомой Фомичём долго не мог прийти в себя. Он сидел недвижно за столиком, пока в калитку не постучали.
Эдуард Аркадьевич открыл калитку. Пришёл весёлый Батист. Он съездил в университетскую библиотеку, пролистал третий том позолотинской монографии и остался очень доволен, описание профессором игрушки один в один совпало с игрушкой, которую он видел у Забродина и у Фомы Фомича.
Господин Батист, как только увидел Эдуарда Аркадьевича в таком удручённом состоянии, сразу понял, что у доцента проблемы.
– Сегодня, я думай, мы найдём игрушка, а через три дня я вывезу её за граница как малоценную вещь, – проговорил он, усаживаясь рядом с Эдуардом Аркадьевичем на стул. – Я доволен, проверка подтвердил вами сказанное, готов платить доллар.
– Вам хорошо рассуждать, вы возьмёте игрушку и смоетесь, а мне как всё это разгребать? – проговорил отрешённо Эдуард Аркадьевич, и он рассказал про своего пленника в подвале.
– Это ваше дело, господин Забродин, меня это не интересовать, – Батист посмотрел на доцента холодным взглядом. – Меня интересовать только игрушка и ничего больше. Как учёный вы меня совершенно не интересовать. Если бы не Позолотин, вы бы и внимания не обратил на эта игрушка. Ваша ценность для нас только в возглавляемая вами комиссия и не более того. Как учёный в нашем деле вы ничто. Мировая общественность поверит только профессор Позолотин, его трудам.
– Вытираете об меня ноги?.. – бросил доцент.
– Нет, зачем же. Просто вас скоро посадить, а на ваш место придёт новый человек.
– И вы его рассчитываете купить так же, как купили меня?
– В нашем мире, Эдуард Аркадьевич, всё продаётся и покупается: должности, звания, диссертация, – проговорил жёстко Батист и стеклянный глаз его из карего вдруг превратился в чёрный. – Разница лишь в цена. И, знаете, что дешевле всего стоит,– иностранец ухмыльнулся, – самый дешёвый и самый ходовой товар не эти вот, – он кивнул на Гуделку, – глиняный болванчики, а – совесть, господин Забродин. Ей торгуют сплошь и рядом, особенно в ваша перестроечная страна. Остальное всё, к ней только прилагательство. За ваш совесть скоро не дадут ни копейки.
Батист замолчал. Доцент устремил на него беспомощный взгляд и медленно повторил за иностранцем произнесённую им фразу: «За ваш совесть скоро не дадут ни копейки».
– Да-да, господин доцент, – это единственный товар имеет тогда самая большая цена, когда его в принципе нет… – и Батист захохотал над собственным и, как ему показалось, очень удачным каламбуром. – Ха-ха-ха, …Ха-ха-ха… Самая высокая цена за НЕТ. Самая высокая цена за пустота…