Старый дом

– Вячеслав Степанович… – только и сказала она.

– Понимаю, что это – бред, – он помотал головой из стороны в сторону, – но должен же быть выход…

– Не всегда… – тихо сказала Надежда.

– И что же нам, бедным зайцам, делать?

Он встал, подошел к ней, обнял.

– Почему зайцам?

– А кто мы? – тихо ответил он, – уж точно не волки…

– Не волки…

И вдруг они, не сговариваясь, тихо заплакали…

67

Но продолжалось это недолго.

Прохоров внезапно сел на пол (ничего страшного не случилось, просто ноги затекли, а хотелось быть поближе к Наде) и задумчиво начал водить пальцем по вытертому паркету, словно рисовать какой-то никому, да и ему самому, неизвестный рисунок.

– Что? – через несколько секунд спросила Надя.

– Есть у меня одна идея, – он помотал головой, – даже не идея, а мысль, – опять та же игра, – скорее тень мысли…

Конечно, будь у них побольше времени, он наверняка выдумал бы что-нибудь получше.

– Расскажите…

– Ты когда-нибудь назовешь меня на «ты»?

– Когда-нибудь, – эхом отозвалась она, – расскажите идею…

– Тогда два вопроса. Один практический, второй философский… Ты говорила, у тебя есть динамит…

– Есть… – она удивленно посмотрела на Прохорова. – Я все вывезла, но одна шашка осталась, я просто о ней позабыла…

– Умеешь с ним обращаться? Это все тот же, первый вопрос, пока никакой философии…

– Учили… – она все так же удивленно смотрела на Славу.

– Второй вопрос… – он помедлил, словно подыскивая слова, – исходя из того, что выхода у нас нет, что ни один вариант не проходит, я предлагаю рискнуть и сыграть втемную.

– Как это?

– Ну, ни я, ни Володя, ни, думаю, ты не задумывались над природой того явления, которому мы стали свидетелями и участниками. Не задумывались хотя бы потому, что не являемся физиками и понять здесь ничего не можем по условию. Но мне кажется… – Прохоров даже встал и подошел к стенке. – Никто, даже физики нашего времени, не знают, что, в самом деле, случилось с этим куском штукатурки, что он оказался границей двух миров, а если точнее, времен…

– И что? – теперь она подозрительно смотрела на Славу.

– Идея в том, – наш герой, несколько помедлил, но потом бросился вперед, – что если эту стену снести, мы получим пространство, которое находится в двух временах одновременно. А мы ничего не знаем о свойствах этого пространства. Оно может находиться в одном времени, неизвестно в каком, может в двух временах, сохраняя невидимую границу, а может в двух одновременно без всяких границ. Если случится первый вариант – то тогда мы будем решать по обстоятельствам. Если второй – то просто ничего не изменится, значит, мы, по меньшей мере, ничего не теряем, все равно для любого человека штукатурка с дырой – это не граница. Если третий – то вот тут-то и начнется самое интересное.

– Интересное… – печально повторила Надежда.

– Да… – Слава был настолько увлечен своей новой идеей, что не расслышал печали в ее голосе. – Потому что тут все непредсказуемо. Мы можем оказаться в прошлом, в будущем, на другой планете, в другом измерении… Я бы никогда такое не предложил тебе, потому что это может быть опасно, но это может быть опасно, а сейчас мы точно стоим посреди пожара на пороховом складе…

– На пороховом складе… – опять повторила она.

Он посмотрел на нее, теперь услышав, потом резко сел, просто плюхнулся рядом с ней:

– Прости меня, Надя… – Прохоров обнял ее колени, – я напорол всякой чуши… Глупости говорю…

У Вадика вдруг зазвонил телефон. Наверное, Горох его ищет…

А если сам приедет проверять или пришлет кого-нибудь?

Бр-р…

– Ничего не глупости… – вдруг сказала она.

Слава поднял голову, глянул на нее.

– Просто, – она задумалась, – просто… ну как вам объяснить… Понимаете, когда вы появились, я вдруг подумала, что все наконец кончилось…

– Что кончилось? – тихо спросил он.

– Я не боец, мне с юности, даже с детства, хотелось нормальной человеческой, женской жизни… – она опять задумалась. – А получалось все по-другому, все не так, как хотелось. А потом появились вы, и я с чего-то решила, что теперь все, я могу вернуться туда, где так и не жила, где могла бы жить, но вот не довелось…

Он шевельнулся, хотел возразить – о проеме, о сбитой собаке, об «итальянце», наконец…

Совсем не райская, даже не обыденная жизнь…

Но она не дала ему говорить, зажала рот рукой, покачала головой:

– Я все знаю и помню… И все ваши возражения готова принять… Только мысль моя была такая: еще одно осложнение, еще два, ну три, и все… И мы с вами, таким сильным и надежным человеком – вдвоем, где-то, где никого знакомых, где никто не сочувствует, никто не злорадствует, а если и сочувствует и злорадствует, то мне до этого дела нет. Потому что я с вами…

Он слушал эту горячую, казалось бы, по времени такую неуместную исповедь и гладил, гладил ее руку. Понятно было, что можно ей легко возразить, что она-то как раз боец, что нигде на этой грешной земле нет рая, что…

Да многое можно было ей сказать, но Прохоров чувствовал, что лучше ему сейчас молчать.

Молчать и слушать…

– А теперь опять… Вы думаете, я не понимаю, что мы в тупике. Вы играете в шахматы?

– Так, любительски… – изумленно ответил он.