Старый дом

Ничего интересного он за окном, правда, не увидел: стоял мужик с каким-то ящиком на ржавых колесах. Рядом с ним мальчишка протянул ему монетку, тогда тот открыл ящик, достал оттуда деревянную дощечку и другой дощечкой, узкой и длинной, положил на первую немного какой-то розоватой кашицы.

– Позвольте предложить вам «Шато Лафит» тысяча восемьсот семьдесят седьмого года? – склонился официант.

Судя по его масленой роже, а также по каким-то воспоминаниям (Акунин, что ли, это вино упоминал?), им пытались втюхать самое дорогое вино.

Но вроде и самое хорошее…

А что такое для него здесь дорого?

– Несите… – скомандовал он.

И повернулся к своей даме:

– Что это они делают?

– Кто? – не поняла Надин.

Слава молча показал рукой на мужика с мальчонкой.

– Ах, эти… – Прохоров понял, что она до этого момента не видела ни того, ни другого, просто задумалась о чем-то своем.

– Мужик продал ему мороженое – прокомментировала события Надежда. – Мальчик стоит и ест…

Но тут пацан доел, бросил на землю обе дощечки и убежал по своим делам. А мужик, воровато оглянувшись, поднял свое оборудование, тщательно вытер его о грязнущую рубаху и положил обратно в ящик.

– Вам это нравится? – брезгливо спросила Надежда.

37

– Вряд ли… – усомнился Прохоров.

А картинка за окном имела продолжение.

К мужику подошел маленький, франтоватого вида господин с франтоватыми усиками (этакий итальянский мафиози, как их показывали в советском кино) и что-то пошептал ему на ухо.

Того как ветром сдуло…

– А у нас, – грустно сказала Надежда, – я читала в газете, одна девушка в выпускном сочинении написала «Мой идеал – быть шикарной кокоткой…»

– А у нас, – в тон ей ответил наш герой, – несколько сотен девушек по всей стране в выпускных сочинениях написали то же самое… Может – достаточно? И так понятно, что для вас наш мир лучше… – сказал он и усомнился, вспомнив ее просьбу, когда они ездили за Славиным костюмом, никогда сюда не возвращаться. – Нет, не так: вам не очень нравится ваш мир, а мне не нравится мой… Число, месяц год, подписи договаривающихся сторон…

– Это мы документ какой-то составили? – поинтересовалась Надежда.

И улыбнулась…

– Вроде того…

Напряжение начало спадать, и тут как раз принесли знаменитое вино. Официант открыл, плеснул немного в бокал, несколько секунд посомневавшись, протянул Славе на пробу.

Тот сделал глоток: вино как вино, не противное, пить можно.

Неплохо даже всем, кто достоин, конечно, там, в своей Москве рассказать, что пил недавно «Шато Лафит», вот только дату уточнить…

– Э-э-э, какого оно года?

– Семьдесят седьмого… – официант даже по струнке вытянулся.

– Годится… – кивнул Прохоров.

Получилось вполне солидно: человек тонкий, понимающий, попробовал вино, уточнил год, согласился.

Когда официант исчез, наш герой полез в карман, достал заветную коробочку от Фаберже, но выкладывать ее на стол не стал, почему-то вдруг застеснялся, держал в зажатом кулаке.

Недавно он читал одну умную книжку, и там ему попалось такое выражение «Лучшее украшение девушки это скромность и прозрачное платьице». Высказывание сие приписывалось, как кажется, Евгению Шварцу, но мы здесь его приводим не для того, чтобы блеснуть начитанностью своей или нашего героя.

А приводим мы его здесь для того, чтобы показать противоречивость женского характера.

Да и мужского тоже…

Потому что, прожив свои шестьдесят лет, Слава хорошо усвоил одну истину: женщины любят, когда с ними обращаются по-мужски. И анекдот о поручике Ржевском, который, бывало, и по морде получал, но чаще – нет, имеет под собой основание. Потому что «Нахал» – вовсе не означает «Перестаньте».

Усвоить-то он усвоил и на практике, бывало, применял, причем всегда успешно, но вот сейчас не шло.

И непонятно было, что тому виной (или причиной) – то ли время не его, то ли обстановка сковывает, то ли к этой женщине относился он так, что не вписывалось это его отношение в привычные стереотипы.

Однако надо было сдвинуться с места.

Надо было…

Причем немедленно…

Чем дольше Прохоров молчал, тем больше понимал, что решимость уходит…

Он взял себя в руки:

– Надежда Михайловна, а это – вам…

Она удивленно взглянула на своего спутника, отставила бокал с вином, взяла коробочку, открыла.

На бархатной подложке лежала крохотная серебряная бабочка с тонким золотым ободком. Ажурные крылья ее были сложены, а с другой стороны, к нижней части была приделана тонкая золотая булавка с замочком, что делало бабочку изящной маленькой брошкой.

Надежда подняла на него глаза, словно пытаясь понять (нет, скорее уточнить), что может значить такой подарок.

Потом отодвинула коробочку.

– А если я не приму?

– Тогда я расстроюсь… – честно признался он. – Но я вам сейчас кое-что покажу, что, возможно, подтолкнет вас к правильному решению…

Он осторожно достал бабочку, нажал на невидимую крохотную кнопку возле булавки, и брошка… раскрылась…

– Ой… – выдохнула Надежда.

А бабочка так и осталась бабочкой, только теперь крылья ее были расправлены, сделаны из золота и несли по маленькому камешку – изумруду и бриллианту на каждом крыле.