Старые мастера

Когда смотришь на портрет герцога Альбы кисти Антописа Мора, висящий в нескольких шагах от описываемых мной портретов, нельзя усомниться в том, что, каким бы вельможей ни был сам художник и как бы ни было для него привычно писать вельмож, он был очень серьезен, внимателен и даже взволнован в тот момент, когда садился за мольберт перед этой трагической личностью, перед этим сухим, угловатым, наглухо закованным в темные доспехи человеком с движениями автомата, с глазами, смотрящими на вас исподлобья, сверху вниз, холодными, жесткими и черными, которые как будто никогда не смягчал солнечный свет.

Совсем наоборот было, когда Рубенс писал Шарля де Корд и его жену Жаклину де Корд и хотел им угодить. В тот день, несомненно, он был в хорошем расположении духа, но рассеян, уверен в себе и, как всегда, тороплив. Это было в том же 1618 году, к которому относится и «Чудесный улов». Рубенсу исполнился сорок один год. Он был в расцвете таланта, славы и успеха и быстро преуспевал во всем, что бы ни делал. «Чудесный улов», только что перед тем написанный, стоил ему ровно десяти дней работы. Молодые супруги сочетались браком 30 октября 1617 года; портрет мужа должен был понравиться жене, портрет жены — мужу; вот при каких условиях была выполнена эта работа. Учтите еще короткое время, потраченное на нее, и вы поймете, что в результате получилась поверхностная, хотя и блестящая картина, с лестным сходством, но произведение недолговечное.

Многие портреты Рубенса — я сказал бы, большая часть — дальше этого не идут. Посмотрите в Лувре портрет барона де Вик того же стиля, того же качества, почти того же времени, что и портрет сеньора де Корд, о котором я говорю. Посмотрите также портреты Елизаветы Французской и дамы из семьи Боонен: все эти произведения приятные, блестящие, легкие, живые, но их тотчас же забываешь. А теперь посмотрите на эскиз портрета второй жены художника, Елены, с двумя детьми, на этот прелестный набросок, едва обозначенную мечту, оставленную случайно или намеренно незаконченной. И если, переходя от трех предшествующих произведений к последнему, вы призадумаетесь, то мне не нужно будет ничего пояснять: все понятно без слов.

Итак, разбирая Рубенса исключительно как портретиста, можно сказать, что это человек, предававшийся в часы досуга своим собственным грезам, удивительно меткий, но малопроницательный глаз, скорее зеркало, чем орудие исследования; человек, мало занимавшийся другими и много самим собой; в физической и духовной жизни человек внешности, занятый внешностью, чудесным образом приспособленный к тому, чтобы схватывать оболочку вещей и только ее. Вот почему следовало бы различать в Рубенсе двух наблюдателей неравной мощи и не сравнимых в отношении к искусству: один заставляет чужую жизнь служить ему для воплощения своих замыслов, подчиняет себе свои модели, берет от них то, что ему подходит; другой стоит ниже своей задачи, потому что должен был бы, но не умеет подчиняться своей модели.

Вот почему Рубенс то великолепно схватывает черты человека, то пренебрегает ими. Вот почему, наконец, его портреты немного похожи друг на друга и немного на него самого, лишены собственной жизни и тем самым духовного сходства и глубины, в то время, как портретные персонажи его картин отличаются поразительной индивидуальностью, еще более увеличивающей производимое ими впечатление той силой выразительности, которая не позволяет сомневаться, что они действительно жили. Что касается их моральной сущности, то видно, что они все одарены душой деятельной, страстной, всегда готовы излиться, говоря образно, взволнованными словами. Эта душа, вложенная в них художником, почти у всех одинакова, ибо это душа самого Рубенса.

Гробница Рубенса

Я еще не водил вас к гробнице Рубенса, в церковь св. Иакова. Надгробный камень помещен перед алтарем. Non sui tantum saeculi, sed et omnis aevi Apelles dici meruit — так гласит надпись на нем.

Это почти гипербола, ничего, впрочем, не прибавляющая к всемирной славе Рубенса, к его несомненному бессмертию и ничем не умаляющая их. Но эти две строки надгробной хвалы напоминают нам, что здесь, неглубоко под плитами, покоятся останки великого человека. Его опустили в могилу 1 июня 1640 года. Два года спустя, на основании разрешения от 14 марта 1642 года, вдова посвятила ему эту маленькую часовню позади хора. В ней поместили прекрасную картину «Св. Георгий» — одно из очаровательнейших произведений мастера, составленное целиком, как говорит предание, из портретных изображений его семьи, то есть воплощавшее его привязанности, близких ему умерших и живых людей, огорчения, надежды, прошлое, настоящее и будущее его дома.