— А у нас тоже однова был такой случай. У моего дяди, Филиппа Корнеевича Назаркина. Да, может, помнишь? Его по-уличному Фунтиком прозвали.
— А как же, помню, - подтвердил пастух. - Он черепенниками торговал.
— Во, во! Дак его отец от клада помер. Открылся ему клад в риге по осени. Пошел он утром, затемно еще, печь насаживать - тресту сушили. И вот тебе видит - утица переваливается с боку на бок, по полу риги-то. Да все кря-кря... А лететь не летит. У них сроду уток не было, и у соседей тоже. Он: «Господи Иисусе Христе, это клад!» Да палкой и начкнул птицу. Она тут же рассыпалась. Рассыпалась она - и целая куча золотых. Он их собрал в мешочек. Куда их деть? Носился с ними, носился да в печку спрятал в риге. В печную кладку положил и кирпичом закрыл. Правда, взял он три золотых монеты с собой. Вот настает ночь - ему не спится, не терпится поглядеть - на месте ли золото? Пошел он в ригу - а там возле печки часовые стоят с шашками налоге. Он было к печке, они: стой! Зарубим! Не сумел, говорят, счастьем попользоваться, теперь все... Клад ушел. Что с ним было дальше - не помнит. А только очнулся он наутро. Видит - валяется в риге. Схватился он за печку, отвалил кирпич. Ан, золота нет.
С другого берега реки закричал мужской голос:
— Паро-о-о-ом!
Старик поглядел туда и сказал:
— Кажись, не наши.
На том берегу стояли мужчина и женщина, одетые легко, но с плащами на руках.
— Бреховские учителя, - сказал пастух. - Утром говорили, будто в Тиханово учителей собирают. Роно задачу им задает на новый текущий год.
— Паро-о-о-ом! - закричали с того берега уже в два голоса.
— Обождут, - сказал старик. - Может, кто подъедет. Тогда уж заодно и этих перевезу. Ну, ладно. Значит, пропал мешочек с золотом. А те три золотых у него все ж таки остались. Он на них лесу купил на сруб. Призвали плотников, стали рубить они. Старый плотник ударил топором - и щепка полетела кверху. «Ну, Корнеич, - говорит плотник, - хочешь обижайся, хочешь нет, но я тебе не советую жить в этом доме. Продай лес». - «Почему?» - «А потому что не впрок пойдет тебе этот дом». Не послушал Филипп Корнеевич. Срубили дом, поселились. Вот тебе неделю не прожили - хозяин помер. Они его в Самодуровку продали, на вывоз. И там через месяц хозяин помер... Вот он что делает, клад, когда его взять не умеют.
— Паро-о-о-ом! - опять закричали с того берега.
— Скажи ты, какой нетерпеливый народ пошел, - сказал пастух. - Никакой выдержки. Что дети малые.
— А все оттого, что понимают об себе много, - отозвался старик.
— Работать лучше надо, а не рассуждать, - сказал Семен.
— А ты чего же не работаешь? - спросил старик.
— Я не паромщик.
— Дак вон, бери шест и становись. Ну, становись! - старик указал на паром.
Но Семен лежал на брюхе и не шелохнулся, покусывая травинку.
— А-а! То-то и оно. Все мы любим указывать, - торжествующе сказал старик. - А вот как самому стать за правило, так это брюхо болит.
— Паро-о-о-ом! - доносилось требовательно с того берега.
— Теперь они любят кнопки нажимать... А чтоб правилом махать - спина болит. Иной пастух теперь и кнутом хлопнуть не умеет, с палкой ходит. - Пастух потрогал длинный ременный кнут, лежащий возле него.
— Ноне и пастуха норовят электричеством подменить, - сказал старик. - Проволоку натянут, а по ней ток пустят. Корова носом ткнет - ей хлоп по носу!
— Электричество есть, а молока нету, - сказал пастух.
— Паро-о-о-ом!
— Зато теперь много полезных ископаемых, - возразил Семен.
— Это что за полезные ископаемые? - спросил старик.
— Ну, земные клады, про которые вы здесь толкуете.
— Земные клады не каждому даются, - сказал старик. - Работать надо, а не искать.
На спуске к реке загромыхала телега. Удившие ребятишки метнулись к ней с криками:
— Кино! Кино едет...
Невысокий парень в серой кепке с какой-то рыхлой сонной физиономией спрыгнул с телеги, взял под уздцы лошадь и стал заводить ее на паром.
— Вань, какую картину привез? - спросил Семен.
— «Дай лапу, друг», - нехотя ответил тот.
— Дак ты же эту лапу на той неделе привозил! - удивился старик.
— Есть еще «Вижу солнце», - сказал киномеханик.
— И солнце ты нам показывал. Да мы и без тебя видим его каждый день.
— А я виноват, если других нет?
— Как это нет? Скажи - другие разобрали, а тебе опять лапу сунули.
— Показать бы тебе Москву за эту лапу, - сказал Семен.
— Да идите вы!.. Что дают, то и везу.
— В этой жизни, Ваня, надо брать все самому, а не ждать, когда дадут... Закон! - наставлял Семен.
Лошадь на припаромке стала, заупрямилась.
— Н-но, травоядное! - тянул ее за обороть киномеханик.
— У нее двигатель под хвостом, как у ракеты. Ты ее под хвост ширни! - скалил зубы Семен.
— Да иди ты!..
Наконец телега отгромыхала по бревенчатому настилу, и старик отвязал чалку. Киномеханик, въехав на паром, снова уселся на телегу.
— Помог бы паром столкнуть, - сказал старик, упираясь шестом в берег.
— У меня государственное имущество, - ответил киномеханик важно. - Куда ж я от него?
— Его что, лошадь съест, твое имущество?
— Давай, дед, упирайся! - крикнул Семен. - Крепи союз труда и обороны.
— Обормот, - выругался старик.