Старые долги

— Кеша! — подступила она к отцу. — Твое поведение противоречит нормам нашей передовой морали. Тебе не кажется?

— Кажется, — ответил Билибин легкомысленно, любуясь славным, как майский день, обликом дочки.

— Не стыдно?

— Стыдно. А что?

— Бабушка живет совсем одна. Тебя это не волнует?

— Но она не хочет! — воскликнул Билибин.

— Все течет, все меняется, и ничто, Кеша, не остается постоянным, — меланхолически возразила Светка. — Вчера не хотела, сегодня мечтает.

— Говорила?

— Намекала.

— Ну что ж, — забормотал Иннокентий Павлович, в неприятном волнении начиная описывать привычные восьмерки по веранде. — Ее право… И наш долг…

— Наш святой долг! — поправила Светка сурово.

— Конечно, я не против… Пожалуйста, — вздохнул Иннокентий Павлович, ошарашенный неожиданным поворотом разговора, поначалу совсем безобидного, и такая безысходность послышалась в его голосе, что девушка на миг даже пожалела отца.

Бабка мыслила исключительно по второй сигнальной системе — сплошное рацио, к тому же построенное на литературной классике прошлого века, которую она так усиленно вдалбливала в головы своих учеников-старшеклассников, что сама пропиталась за многие годы высокими принципами, как пропитываются запахами парфюмеры или повара; случай, по мнению Светки, почти патологический — классика эмоциональна, а бабка рациональна. Светка не то чтобы не понимала, на какую жизнь она обрекает своего безалаберного родителя, но просто не придавала этому никакого значения, поскольку была озабочена совсем другим. Вспыхнувшая на миг жалость к отцу разбудила ее дремавшую совесть, однако предохранители у Светкиной совести стояли надежные, они тотчас сработали, направив ее мысли в новое русло, и в результате весь разговор приобрел иной оттенок. Убедившись, что отец не хочет брать к себе бабушку, она пришла в негодование. Подумать только: свою родную мать, которая родила, выкормила, воспитала его! Старую, беспомощную! Ее так возмутила неблагодарность и эгоистичность Иннокентия Павловича, что она едва удержалась от резких слов; в них не было уже нужды: пусть нехотя, но отец все же согласился с ней.

Не теряя времени, Светка отправилась завершать дело, которое так успешно начала в своем доме. Негодование против эгоистичного Иннокентия Павловича не успело остыть за те полчаса, которые ушли на дорогу, и к бабушке Светка вбежала с пылающими щеками. Поскольку в этих переговорах она решила применить тот же хитроумно-простодушный прием, ее негодование пришлось как нельзя кстати.

Бабушка варила клубничное варенье. На электрической плите стоял медный тазик, рядом старинные весы с разновесами, при помощи которых Билибина-старшая всегда стряпала, не доверяя глазу и продавцам, а по комнате плыл такой упоительный запах, что Светка едва не растеряла свою сосредоточенность и не воскликнула просяще: «Бабуль, дай пеночек!» Но она не стала размениваться на мелочи, воодушевленная важной целью.

— Бабуль, извини за нескромность, — начала она, едва переступив порог. — Кеша у тебя приемный сын или родной? — И продолжала в том же духе: мол, Кеша один-одинешенек, ходит голодный, неухоженный и скоро наживет себе язву желудка или что-нибудь похуже; она весь день на работе. Словом, отец очень просит бабушку переехать.

Светка произносила свою небольшую речь, одновременно окидывая бабкину комнату внимательным взглядом и невольно примеряя ее к той жизни, которая ожидает их с Геной. Получалось очень мило — комната была просторной и светлой; если избавиться от рухляди и подкупить модерна, вполне на первое время подойдет.

Увы, остроумная затея рухнула, едва оформившись. Бабушка, не отрываясь от тазика с вареньем, который она то и дело встряхивала, преспокойно ответила, что до сих пор не замечала у сына особого желания жить вместе, а если теперь такое желание появилось и ему действительно плохо, то они с Иннокентием разберутся во всем без посредников. Попутно она заметила, что у правильно воспитанного человека разницы между родным и приемным сыновьями не существует.

— Ну и пожалуйста, разбирайтесь! — обиделась Светка, поняв, что потерпела решительную неудачу. — Стараешься тут, заботишься… Дай хоть пеночек!

Пеночек бабушка положила, правда не густо. Внучка мигом вылизала плоское блюдечко, заев таким образом горечь поражения, и отправилась восвояси. Если бы бабушка не варила варенье, возможно, Светка так и пришла бы домой ни с чем. Но, выйдя на улицу, она облизнулась, снимая розовым язычком остатки пенок с уголков губ, почувствовала еще раз вкус клубники и словно бы услышала старушечий умильный голос: «Я в долгу не останусь… Клубнички нарву…»

Вернуться к бабушке и узнать адрес тети Даши было для Светки минутным делом. А вскоре она уже поднимались по свежевыкрашенным ступенькам к Селиванихе, широко раскинув руки, чтобы обнять свою дальнюю родственницу — славную сухонькую старушку, спешившую ей навстречу. О чем они говорили тогда, осталось их секретом. Однако уже на другой день Гена Юрчиков вместе со своей нареченной хозяйничали в доме Селиванихи.