Старые долги

Все было прекрасно! В доме совсем по-деревенски пахло мокрыми полами и тянуло дымком. Пестрый римский Колизей на голове тети Даши проплыл под окном к калитке, взяв курс на гастроном. Со двора доносилось шарканье рубанка, которым Фетисов обстругивал до блеска подпорки. Юрчиков, босой, в одних тренировочных штанах, яростно драил пол обшарпанным голиком… Светка бросилась животом на матрац, заболтала стройными ножками.

— Генка! — крикнула она. — Знаешь, я счастлива!

— На здоровье, — весело откликнулся Юрчиков.

— Только мне стыдно. Все чем-то заняты, а я бездельничаю. Хочешь, я тебе стихи почитаю?

— Давай.

Светка зажмурилась, одновременно наморщив чистый лобик — это было довольно трудно сделать, но зато придавало лицу соответствующее случаю выражение лирической скорби, — и начала нараспев:

Жизнь вернулась так же беспричинно,
Как когда-то странно прервалась.
Я на той же улице старинной,
Как тогда, в тот летний день и час…

Вдруг Светка, взглянув на Геннадия, вскрикнула:

— Что с тобой?

Юрчиков, пританцовывая, продолжал шаркать голиком по мокрому полу. Его бессмысленный взгляд застыл в одной точке и казался слепым, поскольку точка эта не находилась в комнате; подбородок повис, округлив рот; руки, только что энергично согнутые в локтях, вяло болтались, и движения ног стали расслабленными. Что-то знакомое, даже привычное почудилось Светке во всей нелепости облика Геннадия — она не успела вспомнить, вскочила в испуге. Но Юрчиков уже пришел в себя и, в свою очередь, со страхом уставился на Светку:

— Что с тобой?

— Ты был такой страшный, Генка! Прямо дебил!

— Правда? — Юрчиков вновь активно заработал ногами. — Извини, задумался. Ты продолжай, я слушаю, очень хорошие стихи.

Те же люди, и заботы те же, —

продолжала Светка, не спуская теперь глаз с Юрчикова. — Генка! Перестань!

И пожар заката не остыл…

Юрчиков опять энергично зашаркал голиком.

— Как бы тебе это объяснить… Мы тут с Иннокентием Павловичем одну штуковину придумали… Не поймешь ты… — Геннадий щелкнул с досады пальцами. — Он считает, надо новую установку строить, а я сейчас сообразил… Или нет… Постой… Как же это?

— Я все поняла! — закричала Светка, тряся его за плечи, чтобы не дать вновь уйти в себя. — Ты такой же сумасшедший, как Кеша!

— Польщен…

— Всегда подозревала: мама всю жизнь провела на гастролях, чтобы не видеть этот ужас! — страдальчески произнесла Светка.

Геннадий потянулся к ней и страстно зашептал:

— Я больше не буду, честное слово! Ты меня только сейчас отпусти, Светик, а? Я к Иннокентию Павловичу должен сбегать… Вот как надо, понимаешь…

— Нет! — сказала Светка, глядя на недомытый пол.

— Я все сделаю. На полчаса только, я мигом, — бормотал Юрчиков, одной рукой обнимая Светку, а другой пытаясь натянуть рубашку.

Когда за Юрчиковым закрылась дверь, Светка плюнула ему вслед, показала язык, затем нехотя взяла тряпку и принялась возить ею по грязным лужам на полу. «Конечно, Генка — второй тип личности, настоящий мыслительно-интуитивный, — подумала она обиженно. — Но он обманул меня! Подло обманул! Неужели мне придется всю жизнь чистить картошку и мыть полы?»

Юрчиков пришел не скоро, часа через два, так что у Светки хватило времени не только домыть пол, но и подготовиться к решительному разговору с мужем. Пол она могла бы и не мыть, но сам процесс доставлял ей мстительное удовлетворение, настраивая на соответствующий лад и позволяя лучше формулировать мысли.

Геннадий вернулся совсем в ином настроении. И хотя он вошел с видом человека, который не зря потратил последние два часа и может не чувствовать особой вины за то, что его любимая вместо него занималась грязной работой, хватило Геннадия ненадолго. Уже через несколько минут он сидел на тахте, подперев голову кулаком — в трагической позе роденовского мыслителя, и Светка легко догадалась, что ее Кеша не оценил по достоинству творческого порыва своего новоиспеченного зятя. Ну что ж! Ей это было лишь на руку…

Слухи о том, что отец вместе с Геннадием близки к выдающемуся открытию, конечно, докатились и до нее. Она не стала вникать в суть, лишь уточнила у отца значение открытия. И тотчас в ее прелестной светлой головке стала рождаться новая замечательная идея. Она была, в сущности, все той же генеральной мыслью, которая в последнее время определяла многие Светкины поступки. Вместе с тем она совсем по-иному освещала важную проблему Светкиного бытия. Не только освещала, но позволяла решить одним махом эту проблему, что, как известно, намного важнее.

— Знаешь, — сказала она, присаживаясь рядом с Геннадием и обнимая его, чтобы он лучше прочувствовал то, что предстояло ему услышать. — Я была уверена: Кеша не поймет тебя…

— Все нормально, — вздохнул Юрчиков. — Я ошибся в термостойкости — только и всего…

— Возможно. Но так будет всегда. Он всегда будет прав. А ты всегда будешь в тени.