С утра в его столе лежал листок, тесно, как зерна в подсолнухе, набитый строчками. Олегу Ксенофонтовичу достаточно было и двух последних. Смысл их состоял в том, что представленная на отзыв работа отражает вчерашний день науки, некоторые положения ее опровергнуты позднейшими исследованиями. Поэтому работа в целом требует коренного пересмотра.
Собственно, Олег Ксенофонтович и не ждал иного. Вот уже пять лет он имел к науке лишь косвенное отношение. Дело, которым он занимался, было важным и нужным и само по себе давало возможность научных обобщений. Олег Ксенофонтович именно так и поступил: подготовил материалы и уже собрался приступить к их обработке. Но в это время выяснилось, что его непосредственный начальник работает над той же темой, и все труды Олега Ксенофонтовича пошли насмарку. Начальник, получив ученое звание, недавно ушел на повышение, его должность ныне занимал сам Олег Ксенофонтович. Теперь у него имелись все возможности для того, чтобы исполнить задуманное. Но он еще раньше, не дожидаясь естественного хода событий (кто мог предвидеть их?), взялся за тему, которой занимался некогда, работая в заводской лаборатории. Он понимал справедливость отзыва Билибина, предчувствовал, что именно такой отзыв и получит. Но столько уже было затрачено труда, и столько надежд связывалось с этой злосчастной рукописью, и так красиво она была перепечатана и упакована в югославскую кожаную папку, совершенно как драгоценный фолиант, что Олег Ксенофонтович, обладая умом холодным, аналитическим, все же надеялся на чудо. Не в том смысле, что рукопись проскочит — такие чудеса организовывают просто, — а в том, что, возможно, он слишком критически относится к себе, недооценивает сделанное… Он поступил, как и должен был поступить в таком случае порядочный человек: попросил прочитать рукопись не кого-нибудь, а самого Билибина, зная, что тот скажет правду. Что же, значит, не суждено…
— Кстати, Иннокентий Павлович Билибин низко вам кланяется, — мельком заметил Соловьев.
— Спасибо. Передайте ему тоже поклон, — сердечно поблагодарил Олег Ксенофонтович, но голос его при этом невольно дрогнул и зеркальный взгляд затуманился, что не укрылось от наблюдательного Василия Васильевича и привело его в такое трепетное волнение, которое испытывает лишь любитель рыбной ловли, когда туманится зеркальная гладь от вздрогнувшего поплавка.
— Ну кто же так делает, — с ласковой укоризной произнес он, давая понять, что ему известно затруднительное положение Олега Ксенофонтовича. — Мы бы нашли хорошего специалиста, попросили бы отнестись внимательно…
— Разве Билибин не специалист? — слабо удивился Олег Ксенофонтович.
— Крупнейший специалист! Но, насколько я понимаю, у вас работа в плане практическом. А Иннокентий Павлович скорее теоретик. У него совсем иные мерки, иные масштабы. Для него мы все во-о-от такие. — Василий Васильевич, улыбаясь, чуть раздвинул большой и указательный пальцы.
— Вы, кажется, хорошо знакомы?
— С детства! — воскликнул Василий Васильевич с неподдельным чувством. — Прекрасный ученый, милейший человек. Правда, несколько эксцентричен. Большие ученые нередко большие дети, вы же знаете…
Олег Ксенофонтович засмеялся одними губами:
— Я слышал… какая-то история у него была в Прибалтике? Заскучал на конференции и включил поворотное устройство сцены… Президиум за кулисы уплыл…
— Фольклор! Но мог бы! Честное слово, мог бы. Он мне рассказывал: еле сдержался.
Олег Ксенофонтович вздохнул и, словно бы убедившись в чем-то, открыл ящик стола.
— Пока лишь заявка. Рукопись представлю позднее, — произнес он с заметным усилием.
— И на этом спасибо. — Василий Васильевич бережно, как аккредитив на крупную сумму, принял листок в руки. — Первая книга — первая любовь. Завидую вам. Вторая, третья — это уже не так интересно.
— Не смею спорить, — сказал Олег Ксенофонтович, склоняя голову.
— Теперь я могу вам признаться. — Соловьев впервые за все время знакомства с Олегом Ксенофонтовичем решился подмигнуть ему. — Бой у нас на днях был в издательстве великий. До сих пор кулаки болят. — Он поднес пальцы ко рту и подул на них. — Все печататься хотят… Кроме вас, разумеется…
Без нужды перекладывая бумаги на столе, порозовев пятнами, Олег Ксенофонтович смотрел на своего гостя все с тем же доброжелательным вниманием, однако сейчас оно было не манерой, а искренним выражением чувств. Впрочем, он поспешил переменить разговор:
— Геннадия Ивановича еще не видели в новой роли?
— Кого? — не понял Соловьев.
— Юрчикова.
«Как?!» — чуть не вскрикнул Василий Васильевич. Но, конечно, не вскрикнул; поскучнев, разглядывая свои кулаки, будто и в самом деле стараясь найти на них следы недавней схватки, пожаловался:
— Зря отдал я Юрчикова. Сгоряча.
— Скупой вы человек, — попенял Олег Ксенофонтович. — При вашем таланте находить таланты… Уверен, у вас в запасе еще с десяток молодых гениев.
— Были бы должности — гении найдутся! — повеселел Соловьев. — Вы мне, кстати, их обещали.
— Были бы гении — должности найдутся, — улыбнулся в свою очередь Олег Ксенофонтович.