Старые девы в опасности. Снести ему голову!

– О нет! Ни в коем случае! – прошептала его последовательница и принялась глубоко дышать, зажимая одну ноздрю и с хриплым шипением выпуская воздух через другую. Трой заподозрила, что у мисс Локк, возможно, не все дома.

Оберон скользнул взглядом в сторону. Его глаза были по-прежнему широко открыты и лишены всякого выражения. Он заметил спящего Рики.

Трой вскочила и, усиленно притворяясь, что ничего особенного не происходит, направилась к Рики. Позднее она рассказывала Аллейну, что ею двигал чисто животный инстинкт, вроде того, что движет кошкой, охраняющей своих котят. Она склонилась над сыном и сделала вид, что поправляет подушки. Голос Оберона произнес: «Прекрасное дитя», и Трой решила, что, как бы глупо это ни выглядело, она будет стоять между Рики и хозяином замка до тех пор, пока последний не отведет глаз. К счастью, Рики сам пошевелился и выпростал руку. Трой перевернула его набок, спиной к Оберону. «Мамочка?» – пробормотал Рики. «Да», – ответила Трой. Она держала сына за руку, пока тот снова не заснул.

Обернувшись, она взглянула поверх нелепой, тяжело пыхтевшей ученицы на фигуру человека, сидевшего на ярком солнце, и, несмотря на не отпускавшую ее тревогу, увидела в нем замечательный художественный объект. Одновременно ей почудилось, что она и Оберон окончательно признали друг в друге врагов.

Их безмолвное взаимное объяснение было прервано появлением других гостей Оберона: высокой девушки и хромого молодого человека, которых представили как Джинни Тейлор и Робина Херрингтона. Оба имени были знакомы Трой. Внешность девушки регулярно приносилась в жертву на алтарь модных журналов, а за молодым человеком давно укрепилась репутация беспутного сына известного пивовара, бывшего также рьяным покровителем искусств. Для Трой относительная нормальность новых знакомых явилась словно глотком свежего воздуха, и она была готова не обращать внимания на темные круги под глазами и некоторую нездоровую вялость молодых людей. Они вежливо поздоровались и уселись вдвоем на свободные качели, заслонив Рики от мистера Оберона. Трой вернулась на свое место.

Мистер Оберон завел пространно-неспешный рассказ о том, как купил в Париже недавно обнаруженную рукописную книгу из редкого антикварного собрания. Трой знала, что за эту рукопись ему пришлось выложить безумную кучу денег, и, несмотря на отвращение к рассказчику, с жадностью выслушала его повествование об иллюстрациях. Оберон продолжал, меняя темы: календарь Карла Ангулемского, индийское искусство и, наконец, современные художники – Жорж Руо, Пикассо и Андре Дерен. «Но конечно, Андре не авангардист, он откровенно подражает Рубенсу. Спросите Карбэри, если мне не верите».

Трой едва не подскочила на месте. Неужто он говорит о Карбэри Гленде, художнике, с которым она была лично знакома и который, увидев ее здесь, непременно набросится с пылкими приветствиями? Мистер Оберон больше не смотрел ни на нее, ни на кого другого, однако у Трой было ощущение, что он рассказывает специально для нее и рассказывает, надо отдать ему должное, увлекательно. Далее последовало описание одной из работ Гленда. «Вчера он писал на сарацинской наблюдательной вышке. Его любимые переливы лимонно-желтого, сдобренные единственным ярко-красным мазком. Картина получилась очень цельной, ее эзотерический смысл очевиден. Прекрасная вещь». Несомненно, речь шла о Карбэри Гленде.

Ну, конечно же, конечно, операция уже наверняка закончилась, но почему же тогда не приходит Аллейн и не увозит их отсюда? Трой пыталась припомнить, известно ли Карбэри Гленду, что она замужем за полицейским.

– Хотела бы я получше разбираться в картинах Карбэри, – сказала Джинни Тейлор. – Ничего в них не понимаю. Все, что я могу сказать, это жуткие банальности, вроде того что они выглядят такими простыми, что любой мог бы так нарисовать. – Она дружелюбно взглянула на Трой. – А вы разбираетесь в современном искусстве?

– Я всегда готова учиться, – прибегла Трой к увертке, подсказанной страхом.

– А я, сколько бы ни старалась, все равно не научусь, – вздохнула Джинни и вдруг зевнула.

Скулы всех присутствующих, за исключением мистера Оберона, дрогнули в ответ.

– Прошу прощения, – сказала Джинни. Непонятно по какой причине она казалась испуганной. Робин Херрингтон скользнул пальцами по ее руке. – Не возьму в толк, отчего чиханье, кашель и зевота так заразительны. Особенно зевота. Стоит прочесть о ней в книге, как уже начинаешь зевать.

– Возможно, это еще одно доказательство, хотя и совсем примитивное, того, что обособленность иллюзорна, – предположил мистер Оберон. – Наши тела, как и наши души, подчиняются общим импульсам.

Трой замерла, гадая, как следует понимать философские изречения хозяина замка, в то время как Сати издала одобрительный возглас: