У Дары такое чувство, будто человек, которым она была прежде и собиралась оставаться всю жизнь, — там, внизу, под скалой, она стащила его с себя, как ненужную одежду, и прощается с ним навсегда.
В горле клокочет злоба на Асена, который, оказывается, обладает властью отделить ее от нее же самой. О, она придумает страшную месть!
Глаза ее вдруг устремляются вверх, к нему, и она улавливает ход его мыслей:
«Отбрось амбиции, тщеславие, суетность, злобные замыслы. Это все — излишний груз, он может потянуть тебя в пропасть! Останься с легким сердцем!»
А Деян продолжает ее поддерживать своим ничего не упускающим голосом:
— Ты делаешь лишние движения!
И она учится самому трудному: исправлять свои ошибки на ходу, продолжая карабкаться вверх. Изменять себя, вися над пропастью.
Пять за пядью. Сверхнапряжение для того, чтобы только приподняться на локтях!
Еще немножко! Еще одно последнее усилие!
Она добралась до вершины. Асен втягивает ее за руку.
— Ну как? Трудно?
Она не произносит, а выдыхает на последнем дыхании:
— Не так уж!
Она напряжена, она не чувствует себя, она все сбросила вниз. Все, кроме летящей по ветру соломенной гривы волос. Только растрепанные волосы остались от нее. Она собирается с силами, чтобы проговорить:
— Одно меня мучит.
— Забивание колышков? — предполагает Асен.
— Не! — выдыхает она, подтягивая Бранко.
— Ага, значит, веревка! — догадывается Асен, глядя на ее неотработанные, усталые рывки.
— Нет! — упорствует Дара.
— А что?
Обернувшись в ветреную сторону, она шепчет, прикрывая рот ладонью:
— Все время хочется сказать «тимьян»!
Асен оглядывается и строго приказывает:
— Выбрось из головы это слово, если хочешь остаться с нами!
Дара лихорадочно рыщет по воображению-памяти в поисках самого основного, отложенного до времени. Но что же это?
Стоя на вершине, Дара встречается глазами с беспредельностью. Во взгляде ее — вопрос к пустоте: что там, за прозрачной, бесконечной клеткой земной атмосферы? Девушка невольно отступает назад, словно остановилась перед бездной, на осыпающемся берегу.
Асен и Дара сидят на краю скалы и болтают ногами. Ее охватывает заветный трепет перед высотой. Рядом пристраиваются остальные. Мы переводим дыхание после подъема. Наша поколебленная было уверенность в собственных силах снова с нами!
Дара с наслаждением погружается в волны воздушного океана. Солнце слепит глаза. Она вглядывается в бесконечность и ничего не видит. Глаза ее обретают цвет и глубину бесконечности.
Медленно, методично поднимается к нам Деян, с удовлетворением вкушая каждую преодоленную трудность, В опьянении оглядывает горизонт. Так может созерцать природу только человек, перешагнувший порог сорокалетия.
— Вон она, свобода, завоеванная собственными силами! — Кажется, теперь наконец-то он отвечает на вопрос Дары о свободе.
И она сознает, что должна заново завоевывать каждый миг свободы. И обнаруживает с изумлением, что начала мыслить!
— Рожденный ползать — летать не может! — иронизирует Асен.
— Вам, молодым, не понять! — Деян задыхается от внезапно налетевшего ветра. — Вот ты, Бранко, зачем ты здесь? Мечтаешь о рекордах?
Бранко поводит бровями, ежик на голове сердито острится.
— Из упрямства я здесь! — цедит он.
— Как это? — спрашивают несколько голосов.
— А так! — неохотно отвечает паренек. — Прозвенел последний звонок, я и написал на доске: «Мы покончили со школой прежде, чем она покончила с нами!» Педсовет открыл в этой надписи какой-то страшный подтекст, задержали мне аттестат… — Бранко кинул камешек вдаль.
У всех нас приход в горы — реакция на какую-то обиду. Но в этом мы даже самим себе не признаемся. Все мы стремимся к чистоте. Внизу тесно, низко, узко, затолкнуто в рамки, прихвачено потолком. Но никуда не деться — надо возвращаться, чтобы вновь пожелать высоты. Город с потемнелыми стенами притягивает нас вниз, мы спускаемся, как бадья в пересохший колодец, чтобы удариться о глухое пустое дно и снова полететь вверх, стремясь к небесному квадрату.
— А ты, философ, зачем здесь? В поисках сильных ощущений? — Вопросы Дары обращены к Асену.
— Нет, в поисках разгадки одной тайны.
— А что это за тайна?
— Возможно ли невозможное.
— А я, верно, родился с альпийской веревкой вместо пуповины! — искренне вклинивается Горазд. Для него и вправду не существует другого мира, кроме этого, очерченного радиусом альпинистской веревки, которой он связан с Зоркой и со всеми нами.
Он из тех силачей, что получают силу только в магнетическом поле своей группы.
— Нет! Я знал только одного альпиниста, словно бы рожденного на скале, Цанко Бангиева! — восклицает Скульптор.
Мерзляк признается, посмеиваясь над собой:
— А я из-за озноба пришел сюда! Все надо мной смеялись, что я зябкий, как женщина!
— Наши слабости — источник нашей силы! — обобщает Асен-философ.
А Деян, оседлав скалу, не может оторвать глаз от окружающего простора:
— Я здесь, чтобы далеко видеть с высоты!
— А я — чтобы поближе видеть самое смешное! — вставляет Насмешник.
— А что это, самое смешное? — мы заранее готовы принять очередную шутку.