Старший оборотень по особо важным делам

– Правду про тебя говорят, что ты псих, – напряженно сказал уэсбэшник, наблюдая, как Шилов осматривает квартиру.

– Где кот?

– Зажарил, блин! Откуда я знаю, где твой кот?

Шилов приставил «беретту» ко лбу Лехи:

– Дверь на лестницу держали открытой?

Желание шутить у Лехи пропало. Облизав губы, он извиняющимся тоном сказал:

– Ну, конечно. Люди ходили туда-сюда...

Шилов вышел на площадку, позвал кота там:

– Рыжий! Рыжий! – и уже хотел вернуться в квартиру, когда Рыжий, прыгая через ступени, сбежал с верхнего этажа.

Шилов подхватил его на руки:

– Рыжий, падла лохматая... Извини, забыл про тебя, замотался.

Кот требовательно мяукнул.

– Есть хочешь? Сейчас мы тебя накормим.

Шилов заглянул в холодильник: от кошачьей еды там осталась пустая тарелка. Он прошел в комнату, посмотрел на Леху:

– Где его колбаса?

Уэсбэшник попытался сделать непонимающее лицо, но не выдержал, стрельнул взглядом на стол. Среди груды книг, журналов и каких-то бумаг там стояло блюдце с колбасными шкурками и недоеденной коркой хлеба.

– Убью, крыса, – пообещал Шилов, чувствуя прилив такой злости, что потемнело в глазах.

Леха заерзал, пытаясь вместе со стулом отодвинуться от Романа.

Шилов медленно выдохнул. Хотел что-то сказать. Не сказал, покачал головой, пошел к выходу. На пороге комнаты остановился:

– Нашли что-нибудь?

– Где?

– В... Здесь нашли что-нибудь?

– Не, – Леха помотал головой. – Да мы и не искали особенно. Он же свой, мент!

Роман окинул взглядом царящий в комнате беспорядок, вздохнул и вышел.

* * *

– Проснитесь, уже девять часов.

– Что?

Стаса разбудила санитарка.

Он спал на продавленном диванчике в коридоре больницы. В реанимацию его, конечно, не пустили, но здесь место нашли. И даже напоили чаем с пирожками, когда он заявился сюда после допроса в прокуратуре.

Скрябин сел, растер лицо, прогоняя остатки сна. Санитарка продолжала стоять рядом, глядя на него с жалостью.

– Как она? – спросил Стас.

– К сожалению, без улучшений. Да и вам не мешало бы отдохнуть.

– Ничего, на том свете все отдохнем.

Покачав головой, санитарка ушла, забрав подушку и одеяло, которые выдала Скрябину ночью.

В туалете Стас умылся холодной водой, прополоскал зубы. Посмотрел в зеркало: ничего не скажешь, краше в гроб кладут. А ведь беды только еще начались...

Через двадцать минут он разговаривал с заведующим отделением. Внешний вид пожилого врача-армянина свидетельствовал, что через его руки прошли тысячи пациентов, которым он сумел помочь, а обстановка тесного кабинета – о крайне недостаточном финансировании отечественной медицины.

Речь шла об операции.

– Станислав Александрович, это единственный вариант, – сочувственно говорил врач.

– Мне негде взять такие деньги. Даже, если квартиру продать.

– Тогда это, в лучшем случае, вопрос нескольких месяцев.

– А в худшем?

– В худшем – дней. Вы же на ответственной работе. Неужели ваша организация никак не может помочь вам, поддержать вас?

– Может. И очень поддерживает, – кивнул Стас, не глядя на врача; на душе было очень противно. – Всего доброго. Мне надо подумать.

– До свидания, – врач проводил Скрябина до двери и крепко пожал руку.

Как только Скрябин повернул за угол коридора, в кабинет доктора постучал новый посетитель. Это был благоухающий дорогим одеколоном молодой мужчина в светлом плаще.

– Ну что? Загрузил? – спросил он деловито.

– А то! – доктор улыбнулся ему, как близкому родственнику.

Ему было, с чего улыбаться: каждое появление в больнице этого человека заметно поднимало уровень личного благосостояния пожилого врача. Они сотрудничали уже несколько лет, и между ними давно установились крепкие взаимовыгодные отношения.

– Он поверил?

– Без вопросов.

– Вы – беспринципный человек, Аркадий, – одобрительно покачал головой посетитель...

Шилов стоял перед зеркалом в коридоре, рассматривал отросшую щетину. Для маскировки это, может, и хорошо, но уж больно видок получается мерзопакостный. Да и не спасет такая маскировка. Надо сбривать.

За его спиной из кухни вышел Миша:

– Встал уже? Доброе утро!

Шилов мрачно посмотрел на него в зеркало. Поняв, что нынешнее утро можно назвать каким угодно, но только не добрым, Миша поправился:

– Я хотел сказать, привет.

– Дай бритву, пожалуйста.

– В ванной их целая упаковка лежит, одноразовых.

Пока Шилов принимал душ и брился, Миша приготовил завтрак, очередную яичницу с колбасой. А на ужин будут пельмени – кулинарных способностей Миши на большее не доставало. Хотя, один черт, сейчас кусок в горло не лезет.

Перекусили, прошли в комнату, взяли по сигарете.

Миша спросил про Соловьева:

– У него дети есть?

– Нет. Жена была, развелись.

– А родители?

– Да нет у него никого. Рыжий, Стас, да я. И я же его...

Миша понимающе вздохнул.

Помолчали.

– Дальше что будем делать?

Вопрос Краснова отвлек Шилова от тягостных мыслей.

– Что дальше? Дальше – искать этого урода, который все заварил.

– Слушай, я тут ночью мыслишки гонял, и понял: я, кажется, этого Фельдмаршала видел.

Шилов замер:

– А это не тот убоповец, который к тебе в СИЗО приходил?

– Не...

– Не Арнаутов?

– Кажется, нет. Хотя, знаешь, я ведь тогда не в себе был...

20