Старшие Арканы

Часы складывались в дни, в годы. Хватка становилась туже; нечто все крепче сжимало его руки и ноги. Неспособность к движению стала еще полнее: туман сомкнулся вокруг него и принял форму тела. Генри ощущал себя барельефом в этом облаке, ставшем плотным и осязаемым. Он мог дышать - и только. Постепенно начали гаснуть мысли, а из чувств остались лишь зрение и осязание. Если бы не слабое позвякивание, доносившееся со всех сторон, словно звенела сама золотая субстанция, становившаяся все плотнее, и не крепкие тиски на руках и ногах, он бы вообще ничего не осознавал. Сознание покинула даже мысль об освобождении. Свободы не было, поскольку не было знания о ней; он был отделен от всего, чем был; монотонность нарушали только смутные воспоминания о каком-либо из Старших Арканов Таро. Между каждым из таких воспоминаний лежали века. Иногда перед ним смутно выступали из тумана то Женщина-иерофант, то Влюбленные, то огромная Башня, но как только его затуманенные глаза начинали различать каменные стены, Башня начинала раскачиваться, а потом в ужасающей тишине медленно падать - и никогда не разрушалась до конца. Из каменной кладки возникало множество рук, они поддерживали и возводили стены, используя в качестве строительного материала те руки, что оказывались ниже. Кулаки вколачивали их на место, так что вся Башня оказывалась сложенной из рук. Внизу Башня выглядела каменной, затем кладка становилась как будто тоньше, еще выше камни сменялись руками несколькими рядами движущихся рук, а на самом верху продолжали сновать хлопотливые пальцы и пристукивать твердые кулаки. А потом на Башню падал внезапный солнечный луч и кулаки пропадали, а руки расцеплялись - быстро, но неохотно, держась друг за друга до последнего, пока падение не разрывало их окончательно. Руки отчаянно цеплялись, дрожали и выворачивались, стремясь стряхнуть таившийся в них самих принцип уничтожения. Но стоило Генри присмотреться к этим мучительным конвульсиям, как вся конструкция исчезала в тумане, из которого возникала. Шли годы, и снова и снова - каждые четыре или пять лет - Башня воздвигалась из руин, и каждый следующий раз стены ее придвигались все ближе.

Годы складывались в века. Он больше не мог смотреть; зрение тоже исчезло. Очень медленно, практически незаметно. Башня оказалась внутри него. Он больше не мог ее видеть, он стал ей. В нижней части стены он ощутил дрожь и воспринял ее как дрожь собственных ног, а потом дрожь прекратилась, и он почувствовал, как костенеет изнутри - выше, выше, пока от поясницы до головы не превратился в башню из камня. Он еще пытался поднять огромную мраморную руку, протянуть ее, снять звезды с небес и поместить их в корону - тяжелую золотую корону с острыми краями, сделанную словно по голове Нимрода, а может, и для него.

Он сооружал огромное подобие самого себя, он хотел, чтобы перед ним склонились земля и небо. Он был достаточно силен и велик, чтобы сделать то, чего до него не делал ни один человек, и встать на вершине, среди хоровода огней небесного мира. Но затем, всегда, как только он собирался шевельнуться и разрушить хватку холодных рук, как только он начинал грезить о покалывающих плечи звездных лучах, что-то внутри него начинало опадать. Он дрожал от головокружения; он качался бы, если бы мог. Мурашки начинали бегать по монолитному телу, колени тряслись, бедра дрожали; его разрывало изнутри по всем направлениям... Потом он опять медленно обретал силы, и снова начинался долгий процесс окаменения, и так цикл за циклом в течение долгих лет созидалась и разрушалась его воля, пока наконец после бесчисленных повторений сердце сдалось, и он смирился с невозможностью успеха. Звезды так и остались недосягаемы, Вавилон был обречен на вечное разрушение - всегда в ту последнюю минуту, когда до небесных полей оставалось всего несколько ярдов. Смятение охватывало все, утратившие единую волю строители бежали, стихии вырывались наружу, и мир снова тонул в войнах и грохоте, конфликтах и катастрофах. Но теперь каждый раз, когда он ощущал волну очередного разрушения, он слышал одинокий голос, вздымающийся над странным, разноголосым хором, и говорящий: "Помни, я хотела любить". Он звучал после каждого падения и с каждым разом все яснее. Только это и уцелело из всего его прошлого; только это сохранило смысл в пустоте, которой обернулся его замысел.

Голос звучал снова и снова; он приближался. Века кончились; ход времени теперь исчислялся годами; страстный зов властно вторгался в него, и когда он напрягся, чтобы ответить единым порывом всего своего существа, хватка сверхъестественных сил неожиданно исчезла. Он шевельнулся и зашатался; время мчалось вокруг и сквозь него; туман заклубился и распался, он неуверенно шагнул вперед и оказался лицом к лицу.., с Джоанной. Но тут золотое облако снова легло между ними и опять разлучило двух самых страстных искателей тайны Таро.

Глава 13

ПУТЬ В НОЧИ