Читаем Старик Мазунин полностью

Ехали долго. Мужики останавливались в деревнях, заходили к родне. Степан, горбясь, сидел на телеге — ждал. Только в Горцах, когда Мишка предложил зайти к шурину, почтальону, Мазунин пошел с ним. Но брагу пить отказался, а, выведя мужика в сенки, осторожно спросил, можно ли взять на почте отправленное письмо. Услыхав ответ, втянул голову в плечи и вышел.

В Мосята приехали затемно, и Мишка уговаривал переночевать, но Мазунин отказался наотрез, пешком отправился дальше, в Клесты. Подходя к деревне, почти бежал. Задыхался, переводил дыхание. Обходя шлявшихся допоздна парней и девок, осторожно прокрался к Левкиной избе. На стук откликнулась Дарья, жена Левки:

— Кого лешак несет?

— Открой, Даш, я это, — приникнув к окну, сказал Степан. Зажглась лампа, протопали тяжелые шаги: это Левка пошел открывать дверь.

Сунул Степану ладонь:

— Здорово! Чего ночами колобродишь? Да не стой, не топчись, проходи давай!

Степан зашел, сел на лавке в кухне. Левка принес из горницы лампу, встал у порога — хмурый, косматый.

— Но? Чего приперся? Дело есть, что ли?

Степка глянул на брата, на огромную, в полстены, тень его и испугался. «Скажу теперь, а он — брякнет, и — готово дело!» — подумал он. Однако пересилил себя:

— Слышь, Лев, это… в комсомольскую ячейку нас вызывали.

— Кого это — нас? — буркнул брат.

— Да кого — комсомольцев, кого еще!

— Н-ну… и что? — насторожился брат.

— Спрашивали: кто, мол, из родни у белых служил, то, се…

Дыхание Левкино пресеклось.

— Н-ну и… что ты наделал, вражина!? — заревел он.

Проснулись ребята на полатях — завозились, захныкали. Вбежала Дарья:

— Что, что?

Левка отшвырнул ее обратно в комнату::

— Пшла отсель! — Двинулся на брата: — Выйдем-ко давай на крыльцо…

На улице он обмяк, притих. Сел на ступеньки, закурил. Курил жадно, с присвистом. Спросил почти шепотом:

— Донес, значит? Спасибо, братан…

— Не за что, — так же тихо ответил Степан. — Не теперь, так потом бы… Лучше уж теперь, пока робята не выросли.

— Робя-ата… — передразнил Левка. — А ты думал ли о них, когда хлебало супротив родного брата разевал?

— Думал, как же. И для них, и для тебя же лучше будет. Такое время стоит: ни мне, ни тебе, ни им без чести никак нельзя.

— Да как же мне лучше-то будет? — заплакал вдруг Левка. — Все ведь теперь, все! А они — по миру, робята-то. Эх, жалко, за винтом далеко лезть, а то шлепнул бы тебя счас, собака!

— Робята — что ж! По миру не пойдут, не те времена. Да и я не дам. А тебе, может, сгинуть пока?

— Сгинуть? Не-ет! — Левка зло засмеялся. — Не знаю, как ты, а у меня порода мазунинская — го-ордая! Я в лицо гляжу, себя не стыжусь! Да и старой уж я с судьбой-то в прятки играть.

— Да-а… — вздохнул Степан.

Брат вдруг быстро искоса взглянул на него, усмехнулся и сказал:

— Ты, комсомолист! Что хоть написал-то?

— А что знал, то и писал. Про карательный отряд, и про ржу на шинели… и так дальше.

— Дак ты много ли знаешь, гаденок? А ежли это и неправда вовсе?

— Как… как неправда? — растерялся Степан.

— А так! Развесили уши-то, слушают, что пьяный Мороз брешет. А правда, неправда ли — и дела нету. Случай подвернулся — взял донес. Эх, ты! Теперь мне что ж — не оправдаться, ясное дело.

— А откуда ржа на шинели-то взялась?

Левка поднялся, сплюнул:

— Ну, вот что ты… братан! Вот тебе Бог, а вот порог. Ступай-ко давай быстренько отсель, покуда я тебе худо не сделал.

И что-то было в голосе Левки такое, что заставило Степана вскочить с крыльца и быстро пойти по улице, подальше от братнина дома.

Левка крикнул вдогонку:

— Не тебе меня судить, шшенок! Запомни, мне хуже не будет, я в лицо гляжу — приходите, потолкуем! Приходите-е! — вдруг громко, со всхлипом закричал он, разрывая рубаху. — Нюхайте, как душа смердит! Да я бы сам, без тебя, брательничек, от этого смраду издох! Ох, робята, робятишечки вы мои…

Левка замотал головой и тяжело поплелся в избу.

Мазунин вышел за деревню. Ночь была темная, ветреная, иногда в прогалах туч быстро плыла луна, и тогда синим дрожащим блеском отливало поле и виднеющийся поодаль лес. Степан пошел по дороге, затем отвернул на лесную тропку и по ней добрался до Левкиного покоса. Там забрался в стог и сразу уснул.

Проснулся поздно — солнце уже палило вовсю. Сбежал к ключику, умылся, выбрался по тропочке на дорогу. Сломал вицу и, схлестывая цветы на обочине, направился в сторону Мосят.

В Мосятах зашел к Мишке, уплел у него полкаравая хлеба с молоком, поспрашивал, не едет ли кто, случаем, в город, после чего снова запылил по дороге. Снял сапоги, повесил через плечо. Как назло, не попадалось ни одной попутной телеги. Только уж подходя к Горцам, Степан оглянулся и увидал догоняющую его подводу. Остановился, вышел на середину дороги. Однако, когда телега подошла поближе, вгляделся и отскочил на обочину. На телеге сидели два милиционера: один держал вожжи, а другой, с карабином на коленях, пристроился сзади, сторожко поглядывая по сторонам. Посредине сидел Левка. Вид у него был спокойный, сосредоточенный. Он скользнул взглядом по стоящему на обочине брату, сплюнул и отвернулся.

Перейти на страницу:

Похожие книги