Старик Мазунин

— Да не любит она его! — вдруг на высокой ноте выкрикнул Бобров. — Так вот и живет: мать на пьянках-гулянках, у бабки — куска хлеба не напросится. Идешь вечером — бежит навстречу, весь зареванный. Эх! Возьму его, бывало: «Не реви, Славка! Двое нас теперь, мужиков-то, — все легче». Я ему и тогда конфет купил… — Губы Валькины запрыгали, скривились.

Мазунин отвернулся к окну, поморгал, заглянул затем в глаза Боброву. Тот выдержал взгляд твердо.

— Вот что мне скажи, подсудимый, — тихо, вполголоса произнес Мазунин. Зал замер. — Ты мальчонку сбил? Твое дело ай нет, говори?!

Валька вздрогнул, но, продолжая глядеть в лицо Мазунину, стукнул ладонью по барьеру:

— Нет!

— Ну, ясно. — Степан Игнатьич осел, шумно выдохнул. — Фф-у…

Потом были прения: выступали общественный обвинитель, адвокат; подсудимый от последнего слова отказался.

Суд удалился на совещание. Вера Андреевна закрыла изнутри кабинет, села за стол и, достав бланк, сказала раздраженно:

— Ну и гусь! Ох, гусь!

— Пошто гусь? — пожал плечами Мазунин. — По нему незаметно.

— Так и юлит, так и юлит, чуть наизнанку не выворачивается, — объяснил Павел Иванович. — Влепить бы ему на полную катушку, а, товарищ судья?

— Многовато будет, — покачала головой судья. — Не судим, фронтовик, да еще семья такая… Как вы думаете, Степан Игнатьич?

— Оправдать — вот что я думаю.

— Оп-рав-дать?! — Лукиных резко повернулась на стуле, закашлялась. — За что?

— Ишь, хватил! — укоризненно взмахнул руками Павел Иванович. — Они пьяные детишек будут давить, а мы — вона! Оправдывай!

— Это еще доказать надо, что он сбил! А ну как не он? Где твердые доказатеьства?

— Впол-не, вполне достаточно доказательств! — отчеканила судья. — Одна вмятина, которой утром не было, чего стоит!

— Мало ли что вмятина. Я, конечно, не знаю, откуль она там взялась. Но одно теперь знаю твердо: не врет он! Ведь он мне как на духу ответил. Не мог он мне соврать, нет! Я как человека его спросил. Человек он все ж таки… да жись такая.

— Разжалобил он вас, только и всего. На это они мастера. Никогда не упускают.

— Может быть. А только по мне — оправдать его надо. Пущай мальчонку ростит.

— Еикак нельзя его оправдать, — голос Павла Ивановича сделался скрипуч, неприятен. — Эдак они нас всех передавят. Это первое. Второе: вы об этом Боброве недавно заметку в районной газете читали? «Когда за рулем пьяный» называется. Попробуй теперь его оправдать. Ого-го, что подымется!

— Да тут разве можно пугаться-то? — рассердился Мазунин. — Человека жись решать, а газетки бояться — это дело? Народ, он все, кроме неправды, поймет.

Вера Андреевна вдруг поглядела на него с любопытством и захохотала. Смех был долгий, с кашлем и питьем воды. Мазунин растерянно сопел.

Отсмеявшись, судья придвинула к себе лист, взяла ручку, сказала сухо:

— Шесть лет общего режима! Ваше мнение, Павел Иванович?

— Точно так! — выдохнул заседатель.

— А как вы думаете, Степан Игнатьич?

— Оправдать! — рубанул рукой Мазунин.

— Придется писать особое мнение.

— Куда же деваться.

Приговор — шесть лет — пошел в областной суд, и его утвердили. Утвердили его и в Верховном Суде, куда Мазунин писал жалобу вместе с адвокатом. В судебных заседаниях он больше не участвовал, на другой день после приговора сказался больным, а сам вышел на работу. Как-то незаметно на его заседательское место избрали другого и кандидатуру Мазунина на выборные должности больше не выдвигали. Так он жил и мучился несправедливостью к чужому человеку, пока года через три вдруг не встретил Вальку возле магазина. Тот сам подбежал к нему, затряс руку:

— Здорово!

— Здорово, — вежливо ответил Мазунин. — Откуль здесь?

— Отпустили условно-досрочно, понимаешь. Хватит, говорят, с тебя.

— Далеко был?

— Далеко. На кране работал — суда в бухте разгружал.

— На море, значит?

— Ага.

— Ну и как оно?

— А! — махнул рукой Валька. — Лучше ввек бы его не видать! Вода да и вода. Колыхается все. И погода — дрянь: то холод, то жара. Да я в жару-то купаться как-то полез: прямо с пирса — бух! И как по башке стукнуло, отключился сразу — во, какая вода холодная! Еле откачали.

— Холодная, значит. Оно, конечно, ежли по неволе — какая там красота! А куды деться — я уж тут хлопотал, хлопотал, чтоб тебя оправдать, — да сила солому ломит, слышь.

— Ну и дурак был, что хлопотал! — зло фыркнул Валька. — Мальчонку-то ведь я примял.

Мазунин выпучил глаза, разинул рот:

— Как… Как…

Схватил Вальку за рукав, потащил за собой в проулок. Там спросил, навалившись на забор:

— Да ты… врал все, выходит?

— Выходит, врал! — беззаботно отмахнулся Бобров. — Все надеялся чего-то — больно, знаешь, тюрьмы боялся. Теперь дело прошлое, слушай.