Старатель

– Ну! – раздался за моей спиной грубый мужской голос. Ну конечно же – мужской. Разве дождешься, в этой богами забытой клоаке, женщину! Ну, или хотя бы подобие женщины. Пускай и жалкое подобие, но все же! – Что ты здесь делаешь? Думаешь, мы тебя не видим?! – Голос робко приблизился. Раздался посторонний шепот. Что делаю… Полы крашу вот. В слух же я произнес совершенно иные слова. Откашлявшись и полностью выползнув из вырытого туннеля, я принялся отряхаться. Стоя по-прежнему к пришельцам спиной. Поворачиваться желания не было никакого. Не очень-то мне и хотелось прождать потом несколько часов в чарующем ожидании, когда к моим глазам вернется зрение. К Вальку вон, до сих пор возвращается, а уж с месяц как луча словил от таких вот.

– Как дела? – спросил меня уже другой голос и, как мне показалось, знакомый.

– Сахар белый, – ответил я, сплюнув себе под ноги.

– Чай черный, полы крашены… Ладно, Стас, погнали дальше колобродить, – ответил все тот же голос, увлекая своего товарища за собой и я словно бы видел, как тот, что первым обратился ко мне, нехотя противится, словно бы его друг от драки отговаривает, а тот, как бы идет на уступку товарищу, соглашаясь. Хех, а забавно все же вышло с полом. Интересно так совпало. Хотя, какой вес имеет это событие в моей жизни?

– Да никакого! Да уж, это точно – никакого.

Тем не менее, мой червячный переход был вполне себе завершен и, мало того, получился довольно-таки широким. За те несколько долгих и темных лет после катастрофы я научился ловко и шустро рыть любую нору, обходить заторы, углубляться. И кому это только нужно… Бестолковая обреченность – это все, что нам оставило разгневанное Солнце, пред тем, как расколоться на маленькие части, одно из которых сейчас курсирует на орбите моего дома.

До моего чуткого слуха все чаще и отчетливее стал доноситься грохот проносящихся вагонеток. Я с упоением замирал, наблюдая, как дрожат гранитные крошки. Временами жутко хотелось пить. Старый извращенец научил меня пить прямиком из земли. Для этого всего то и нужно было докопаться до самого сырого куска земли и, скатав в руке шарик, закинуть его себе в рот и начать пережевывать. “Земля сама даст тебе влагу” – твердил тот старый безумец. Похоже, что кроме влаги ничем более необходимым она наградить не могла. Благоразумием, например. На кой черт мне сдалась эта влажная почва, что наполнила мой и без того грязный рот? Тем более что это вполне могло оказаться мочой какого-нибудь проходимца, на вроде меня или же стайки кротов. Плевать. Я просто пережевывал землю, кусок за куском и с отвращением сплевывал ее себе под ноги. Закончив с этим, я вытер свои грязные до безобразия руки о плотную кожаную куртку и, увесисто вдарив пару раз по тускнеющему фонарику, принялся за дальнейшие раскопки. Временами, благодаря лишь наигранной концентрации мыслей, мне удавалось увидеть всю эту нелепую ситуацию сверху. Причем в буквальном смысле. Я немыслимо копошился в зловонном комке грязи, в жалкой попытке выкарабкаться на фальшивый свет предательских энергетических полос, коими был устлан Великий Туннель Великих белых Людей. Расы высшей знати, что топтались над нашими грязными, забитыми глиной, головами. До нас, червеподобных людей, им не было абсолютно никакого дела. Зачем смотреть вниз? Ведь там нет ничего, кроме грязи.

Подобного рода мысли стали посещать меня все чаще и чаще не давая здравому смыслу передохнуть и правильно отсортировать подобную ересь от реального, осмысленного и логического хода текущих событий. Я буквально ощущал каждой извилиной своего пока что еще не вконец прогнившего мозга, как он наполняется этой омерзительной массой перегноя и затхлой бесплодной земли…грязи. Временами меня неистово рвало. По началу, в такие моменты я хоть как-то пытался скрыть содержимое своего прогнившего желудка, брезгуя результатом переваривания почвы и плесени. Потом я уже перестал церемониться сам с собой и попросту блевал куда ни попадя. Когда рвотные спазмы в своем болевом эквиваленте переступили всякие допустимые нормы по моей личной шкале блеванометра, я, не выдержав подобной экзекуции, словной кусок ленивого дерьма, вывалился из клоаки собственного производства, чем здорово рассмешил, разыгравшееся по этому поводу, воображение.