Старая-старая быль

Прохор замер больше от неожиданности, чем от свалившейся на него фигуры, но не издал ни звука. Рука незнакомца отпустила его уста, а сам он отступил в сторону, пригибаясь к самой земле.

Сделав знак рукой следовать за ним, незнакомец, не издав ни звука, тенью исчез в темноте. Прохор послушно последовал за незнакомцем и вскоре они оба оказались вдали от костра, под сенью раскидистой ивы на самом краю островка, где темнота была почти кромешной.

Прохор еле разглядел, что незнакомец сел на небольшое бревно, лежащее под ивой, сам он тихо опустился прямо на землю.

Глаза чуть пообвыклись к темноте, и он стал разглядывать незнакомца. Одежда у того была тёмной и скреплялась какими-то темными перевязями. На ногах были мягкие кожаные сапоги, доходящие почти до колена. Прохор никогда не встречал такой обуви, но больше всего его поразило то, что лицо незнакомца было скрыто темной тканью, похожей на кружево, которое плетёт Катерина на деревянных коклюшках. Но только это полотно было очень частым, от этого лица незнакомца не было видно и вовсе. Даже руки незнакомца были скрыты чем-то тёмным, и от этого незнакомец смешался с ночным мраком.

– Тебе что, жизнь не мила? Почто сюда пришел? – прошептал незнакомец так тихо, что Прохор его еле расслышал.

– Мне в Усолье надобно, – придвинувшись чуть ближе, ответил незнакомцу Прохор, – Родня у меня там.

– Что, по дороге-то тебе не ходится? Через старую гать на кой пошел? А ежели бы утоп, гать того и гляди в болото уйдет. Да и если не болото тебя б прибрало, так эти вон подсобили бы! – тут незнакомец кивнул в сторону костра.

– Я эту гать сызмальства знаю, – ответил Прохор чуть обиженно, – А мимо этих, я бы мышью проскользнул, и не почуяли бы. Я только глянуть хотел, кто они да сколь их здесь прячется.

– Дурак ты, и голову свою дурную здесь бы и оставил, – прошептал в ответ незнакомец.

Снова сделав знак рукою, незнакомец увлек Прохора за собой. Они подобрались к поляне с лошадьми, оказавшись с противоположной стороны от того места, где вначале хотел укрыться Прохор.

Незнакомец молча указал парню на другую сторону, и Прохор увидел часового, который скрытно сидел прямо у того места, куда и направлялся сам Прохор, с другой стороны кустарника его и не заметишь, тогда как часовой видел всё до самого негустого подлеска на краю островка.

Затем незнакомец тронул парня за руку и указал ему еще двоих часовых по краям поляны. Остаться незамеченным у Прохора, при его первоначальных намерениях, не было ни единой возможности.

Незнакомец вновь поманил за собою Прохора, и они оба добрались до другой стороны острова, той, что другим своим окончанием выходила к самому Усолью.

– Уходи. На этой дороге нет дозорных, не ждут они с Усолья никого, нет опаски. Назад пойдешь, дорогой иди! А спросят – сказывай, что с воскресенья гостил у родни в Усолье, а теперь обратно идешь, сразумел?

– Ладно, – прошептал Прохор в ответ, – А скажи, это ты их?… Ну, давеча шестерых ихних молодцов положил? Ты?

–Тебе что за дело, – незнакомец и не глядел на Прохора, чутко прислушиваясь к ржанию лошадей за густым подлеском, – Иди, куда шёл. И молчи о том, что видал, коли жить охота.

– Кто ты? Я не от скуки пытаю, а подсобить тебе хочу! – Прохор не отступался и не спешил уходить, – Одному-то тебе тяжко, этих-то вона, дюжины три есть! Я могу тоже подсобить!

– Иди говорю, али дурной, что не смекаешь! Пока луны нет, да рассвет далёко, до Усолья доберешься! А там ступай огородами, с востока, а то соглядатай у них имеется в крайней избе, у бабки Уховой постояльцем стоит! И гляди, обо мне никому ни слова!

Незнакомец оставил Прохора у большого куста, а сам двинулся вглубь островка. Прохор глядел ему вслед и подивился, как неслышно тот ступает. Под его ногой в мягком сапоге не треснуло ни единой ветки, и даже сухая осока не шуршала, когда он скрылся в её зарослях.

Прохор постоял немного в растерянности, но время уходило, за высоким бором уже занималась заря, край небосвода светлел.

Парень двинулся по гати, стараясь не шуметь, но тут и там жерди и палки чавкали болотной жижей, и ему казалось, что ветер разносит эти звуки далеко на все черные болота…

Утренняя прохлада пробиралась под рубаху, тело одолевала зябкая дрожь, но лицо его и душа горели жаром. Кто тот молодец, что не робел подбираться к стану разбойников на три-четыре сажени от ихнего часового, и в какие диковинные сапоги он был обут…

От мыслей Прохор горел изнутри, любопытство и небольшая обида на незнакомца бередила душу, юношеская горячность бурлила в крови.

«От чего меня не взял с собой, я ведь мог бы подсобить, вдвоем сподручнее! – думал Прохор, перепрыгивая с кочки на кочку по шаткой гати, – Опасается меня, сторожится! Может думает, что и я изменщик какой! Ладно, дела сделаю, вернусь домой и сам выслежу всю их шайку!»

Рассветный туман пластался по болоту, расползался по округе, скрыв от Прохора и высокий бор, и черные топи болот. Но по знакомым с детства приметам он быстро пробирался по гати до твердой земли.