Старая девочка

“Мы с Верой любили друг друга и хотели пожениться, если вы это имеете в виду, а если другое, то между нами ничего не было”. — “Почему же все—таки вы не поженились, если была такая любовь?” — “Вера была странным человеком: взбалмошная, импульсивная, а я тогда совсем плохо знал женщин и испугался. Мне вдруг показалось, что я не смогу с ней жить, то есть она будет очень плохой женой, вечно будет со мной играться, будто я какая—нибудь дрессированная собачка. Там было и еще одно обстоятельство. Веру тогда от Цектрана послали в командировку в Оренбург налаживать внеклассную работу или что—то в этом роде. Поехала она на два месяца, и где—то в середине та же Матильда Кнаббе встретилась мне в доме, где бывала и она, и Вера, и сказала, что родители Веры в совершенном ужасе. Отцу в этом Цектране сказали, что Вера вернется очень не скоро, потому что вышла замуж за узбека и уезжает жить к нему в Ташкент. Отец очень удивился, спросил: он молодой, красивый? Девушка, что с ним разговаривала, рассмеялась. “Ни то, ни другое, — отвечает, — даже рябой”. Я как услышал про узбека, понял, что это судьба, жить мне тогда было негде, а я уже давно был дружен с сестрой одного моего приятеля, Пирогова, мы вместе с ним занимались в спортивном обществе при Красной Армии, он боксом, а я гимнастикой. И вот Пирогов говорит мне: “Почему бы тебе не жениться на Наташе? Ты ей, по—моему, очень нравишься, я вам и квартиру на Солянке оставлю, там и мебель есть, да и вообще все, что надо для жизни. Вера теперь все равно ведь не вернется, да и не стала бы она тебе никогда хорошей женой. Она другая, ни ты, ни я с ней бы не ужились”. Я его и послушал. Вот, собственно, и все”.

“И больше, я имею в виду после того, как она вышла замуж за узбека и уехала в Ташкент, вы с Верой не виделись?” — спросил Ерошкин. “Почему, виделись, весь тот год виделись. Ни за какого узбека она замуж не выходила и не собиралась, чушь это оказалась несусветная, как я мог в этот бред поверить? Она даже раньше времени вернулась из Оренбурга и сразу на адрес Пироговых послала для меня записку: “Дима, я приехала, приходи”. — “И вы пошли?” — “Нет, я только что женился и не хотел ее видеть. На словах с мальчиком, который занимался у меня гимнастикой, я Вере передал: “Я болен, если хочешь, приди сама”. Поймите, записку первой прочла жена, Пирогов ей ее отдал, а не мне, я ему этого никогда не прощу, и Наташа потребовала, чтобы прямо сейчас при ней я именно это передал Вере”.

“И вы, значит, согласились?” — “Да, я сделал ровно так, как она хотела”. — “И что Вера?” — “Мальчик, когда вернулся, сказал, что исполнил он все в точности; Наташа, это снова было при ней, говорит: “Ну, а Вера?” Мальчик отвечает, что Вера его спросила: “Он что, лежит в постели?” — я сказал: “Нет”. Она тогда спрашивает: “Он один?” Я тоже говорю: “Нет, рядом с ним сидела какая—то женщина и все смеялась, спрашивала Диму, какая вы, а Дима ответил: шикарная”. — “Значит, — уточнил Ерошкин, — мальчик ей все про вас объяснил, она поняла, что вы женились, пока она была в Оренбурге, и видеть ее больше не хотите?” — “Нет, через час она к нам пришла, хотя ни я, ни Наташа, конечно, того не ждали. Мы жили на восьмом этаже, лифт не работал. Кто—то постучал в дверь, и я пошел открывать. Отпер — передо мной Вера. Действительно, как я и сказал тогда Наташе, — шикарная, другого слова не подберешь. В настоящей каракулевой шубке, а на голове бархатная шляпка с большими полями. Она всегда любила красиво одеваться. Я видел, что она запыхалась, но ничего ей не сказал, только поздоровался; как—то язык не поворачивался, да и Наташа была рядом. Не раздеваясь, вслед за мной Вера прошла в большую комнату — квартира у нас была обставлена очень дорого, осталось еще от прежних хозяев — здесь огляделась и села в глубокое кожаное кресло, так уж получилось, что Наташино любимое. Мы начали с ней говорить о чем—то совершенно незначащем, и в это время вошла Наташа. По—моему, Вера обрадовалась ей, потому что контраст был разительный: Вера высокая и статная, а Наташа совсем небольшого роста, но главное, она Веру, конечно, не ждала и одета была дурацки, по—домашнему, с шерстяным платком, как у старухи, завязанным сзади узлом. Обычно Наташа тоже одевалась и красиво, и дорого. Она с любопытством посмотрела на Веру, наверное, еще не поняла, кто это, а я Вере сказал: “Познакомься, это моя жена Наташа”.