Старая девочка

Тут Ежов сдуру снова открыл рот, но Сталин опять его остановил и говорит: “Что же касается дела Веры, о котором вам сейчас доложил товарищ Ежов и следственные материалы по которому всем неделю назад были розданы, то сдается мне, что, когда Радостина характеризует главу НКВД как сатану, а его подручных – как сатанинское племя, коему я непонятно почему попустительствую, она недалека от истины. Впрочем, – добавил он после паузы и совершенно спокойно, – мнения тут могут быть и другие”. После этого нормально говорить Ежов, естественно, уже не мог, путался, сбивался, в итоге, что он хочет сказать, никто не понял. Говорить и вправду трудно, если ждешь, что через пять минут за тобой придут, посочувствовал ему Смирнов. Так или иначе, Сталин больше его не перебивал и не останавливал, а когда Ежов закончил, вежливо поблагодарил за интересное сообщение.

Дальше Сталин перешел к вопросу, который с недавних пор занимает его больше всего, – классовой борьбе и ее высшей форме, гражданской войне. Начал с того, что на самом деле гражданских войн в природе нет и никогда не было, в человеке есть запрет убивать своих, переступить его могут только отдельные сумасшедшие, убийцы, а никак не целый народ. Поэтому перед тем, что принято называть гражданской войной, мы всякий раз раскалываемся надвое, и каждая половина смотрит на другую как на чужой, враждебный народ, так и воюет с ним. Раскол единого народа – вещь, конечно, тоже плохая, но совсем не такая плохая, как когда свои убивают своих; во всяком случае, народной нравственности она вредит куда меньше.

Это был зачин, вслед за которым Сталин заговорил о переходе евреев через Красное море, сказал, что “исход” известен давно и так хорошо, как мало какое событие из жизни других народов. О нем писали тысячи богословов и философов, но по непонятной причине никто из них почти не уделил внимания самому Красному морю, которое по воле Господа сначала расступилось, чтобы пропустить народ израильский, а потом, когда он благополучно выбрался на берег Синая, в мгновение ока сомкнулось, погубив египетское войско до последнего человека. Между тем сказанное в “Исходе” о море – точнейшая метафора того, что происходит с каждым народом во время гражданской войны. И того, что сейчас происходит между ним – Сталиным – и Верой Радостиной.

“Вот, смотрите, – говорил он секретариату, – из доклада товарища Ежова ясно следует, что в настоящее время море – наш советский народ – разделилось на две части: одна пошла за мной, Иосифом Сталиным, другая за Верой Радостиной; с каждым часом они расходятся дальше и дальше, становятся друг для друга всё более чужими, враждебными. Ежову и аппарату НКВД это представляется трагедией, но, по-моему, на происходящее они смотрят чересчур мрачно. Мы с Верой Радостиной и верными себе расходимся только для одного – чтобы по воле Господа пропустить, спасти добро – народ израильский; едва же он, невредимый, не замочив ступней, пройдет, снова бросимся в объятия друг друга.

Помните, – говорил он секретариату, – гражданская война – не катастрофа, в ней гибнет лишь зло – египетское войско, она не смерть, а обновление жизни. Правда, что в этой схватке каждый из нас – и я, и Вера – будет мечтать об одном: о полной и окончательной победе, но важно не это, а то, что завтра мы пойдем, кинемся навстречу друг другу, она вперед – я назад, то есть каждый из нас признает, поймет, примет правоту другого. Пойдет путем, которым шел другой. Когда наши объятия наконец сомкнутся, народ в этой отчаянной яростной схватке не погибнет, он выйдет из нее снова единым, таким единым, что его уже не расколоть никому”.

“Тут, – сказал Смирнов, – говорят, Сталин опять сделал паузу, чтобы все могли обдумать сказанное, спокойно докурил свою трубку, а затем предложил, чтобы секретариат в свете изложенного принял решение отказаться от любых поспешных шагов в деле Веры, поддержал те силы в НКВД, которые возражают как против ареста и расстрела Радостиной, так и против изъятия ее дневника. Секретариат проголосовал за это единогласно. То есть, – подчеркнул Смирнов, – они за нас с тобой, Ерошкин, проголосовали единогласно, даже Ежов был «за»”.

Когда результаты огласили, Сталин привел еще одно соображение, почему Веру сейчас ни в коем случае нельзя трогать. Ленин в свое время опубликовал известную работу против меньшевиков “Шаг вперед – два шага назад”, но теперь, сказал он, это чисто меньшевистское искусство может нам быть очень и очень полезно. Вот пример: с недавних пор мы имеем хорошие отношения с Германией. Готовимся заключить пакт о ненападении, и всем эта политика кажется правильной, а будущий пакт – большим успехом. Но представьте – завтра Германия рушит все договоренности и объявляет нам войну. Армия не готова, вдобавок мы в полной изоляции, без союзников, без помощи, сумеем ли мы одни противостоять врагу, кто в этом может поручиться?