Старая девочка

Знание языков и легкость пера еще до семнадцатого года обеспечили Бергу определенную известность среди социалистов, куда бы он ни переходил, его везде охотно принимали и поручали заниматься партийной публицистикой. Революцию он встретил меньшевиком-интернационалистом, но уже в начале восемнадцатого вместе с несколькими единомышленниками присоединился к большевикам, где и достиг, кажется, вершин своей карьеры. С двадцать второго года по двадцать пятый он работал в ЦК партии и ведал центральными партийными газетами. Но дальше все, сначала неспешно, а потом быстро набрав ход, пошло под уклон. Причем, что было в те годы нечасто, это падение никак не было связано с участием Берга в разных платформах и оппозициях, его это минуло, и даже с тем, что в двадцать третьем — двадцать четвертом годах он в самом деле был в близких отношениях с Троцким, с которым, гуляя вместе на даче, они часами обсуждали Французскую революцию.

По агентурным данным, разговоры эти шли очень странно; они, словно сговорившись, никогда не проводили никаких параллелей с той революцией, которую делали сами, никогда ничего не сравнивали и даже как будто игнорировали те многие и многие ответы, которые уже были у них на руках. Они словно уходили из реальной политики в чистую историю и не желали никаких подсказок. То, что Троцкий находил его интересным собеседником, безусловно, свидетельствует о том, что Берг был и умен и хорошо образован, но, похоже, он был по-настоящему хорош именно в таких разговорах, в деле же — суматошен и всегда неоправданно импульсивен. Он хватался то за одно, то за другое, загорался, умел увлечь и других, но потом забывал и о людях, которых он завлек, и о самом деле. Первые три-четыре года революции этот энтузиазм ему очень и очень помогал, но потом стала нужна медленная и кропотливая работа, понадобились люди системы. Он же почти не менялся и скоро стал отличаться от всего этого почти вызывающе. Ответ, почему он до революции перебрал чуть ли не все социалистические группы, был теперь на поверхности, каждый новый его проект требовал других исполнителей, и он просто скитался, ища их.

С двадцать пятого по тридцать пятый год, когда Берг оказался совсем не у дел, он сменил несколько десятков должностей: руководил какими-то газетными синдикатами, журналами, уходил, потом опять возвращался. На нем явно не спешили ставить крест. Но потом от него стали уставать, все больше им тяготиться, и когда он в очередной раз запросился в науку, на вольные хлеба, его с радостью отпустили. Люди, подобные Бергу, уже попадались Ерошкину в его следственной практике, и здесь, пожалуй, единственное, что его заинтересовало, так это жена Берга — Ольга Гребнева. Он постепенно опускался, а она с той же неуклонностью и даже с той же скоростью поднималась, так что было похоже, что они просто сидят на противоположных сторонах качелей. Начав почти что с нуля, она в тридцать пятом году сделалась уже первой заместительницей секретаря Женотдела ЦК партии и только тут как участница правотроцкистского блока была осуждена и расстреляна.

Берг тогда уже нигде не работал и, как понял Ерошкин, это и спасло его от ареста. Во всяком случае, доносов на него было множество, но ходу им почему-то не дали. Занимался он в те годы какими-то странными экономическими теориями (настолько путаными, что они не могли заинтересовать никого, даже органы) и главным делом своей жизни — огромной историей Французской революции. Эта работа, напротив, многих живо интересовала, так как о его беседах с Троцким на данные темы было хорошо известно, сам Сталин несколько раз высказывал желание ее посмотреть, но и без этого органы понимали, как широко ее можно будет использовать. Впрочем, здесь всех ждало разочарование: Берг, завершив первую часть и половину второй, дал эти куски троим своим старым друзьям по эмиграции, а спустя месяц, получив от них едва ли не восторженные отзывы, рукопись сжег. Ерошкин во всем этом долго пытался разобраться, допросил всех троих человек, читавших работу Берга, они и в этом случае отозвались о ней восторженно, в итоге у него сложилось впечатление, что это аутодафе было простой глупостью. Тем более что друзья Берга также в один голос свидетельствовали, что ни особых психопатий, ни депрессий за ним в те годы не водилось.

После ареста и гибели жены за Бергом стала ходить их домработница Маша, молодая деревенская девка, всегда его боготворившая. Квартиру у Берга отняли, дав взамен небольшую комнату на Чистопрудном бульваре, там они и жили на то, что она приносила, убираясь в других домах, а большей частью распродавая вещи. Таким образом они протянули два года, второй — уже официально зарегистрировав свои отношения, а потом она совершенно неожиданно умерла от дифтерита. Все это время он был опрятно одет, сыт и в общем ухожен. Он по-прежнему много работал, но над чем — неизвестно, правда, теперь предпочитал не писать, а диктовать, используя в качестве стенографистки Машу.