Старая дева

Я прикрыла глаза, чтобы не расплыться в улыбке. Вернется доктор сейчас к разговору о том, что я бью крестьян? Если нет, то я сама сделаю это — чуть позже.

— В проклятья, стало быть, вы не верите, — кивнула я.

— Не в проклятья безбрачия, Елизавета Григорьевна. Я бы вполне допустил, что ваше состояние этой ночью было результатом ведьмовства, наука фиксировала подобные случаи. Но не то, что вы… остались без мужа. Ни одна ведьма не способна до такой степени повлиять на чью-нибудь участь.

Я убрала с лица прядь волос. Как будто мне шестьдесят, кругом одни юноши двадцати лет и девушек таких же молоденьких раза в три больше: ничего тебе, старуха, не светит. Или?.. Так и есть, и несмотря на то, что мне лет двадцать пять, не больше? Стародевичество, в отличие от венца безбрачия и прочей ереси, исторический факт.

И когда у тебя титул, отец при дворе, куча теток, содержащих великосветские салоны, и много денег на шмотки — или просто много денег, шансы есть. А мне, как мне кажется, остается смириться.

Или обрадоваться. Помимо ведьм, здесь поразительная смертность при родах. Не спасали графинь и королев, что говорить о какой-то нищей помещице. Жизнь после смерти я начала ценить втройне, и окажись я даже на месте Степаниды — не роптала бы. Боролась, но не роптала.

— Вы полагаете, раз я осталась без мужа, то немощна и беззащитна. И позволю распространять о себе слухи, не отражающие действительность. Кто вам сказал, что я избила Степаниду? И так уверенно, что вы не усомнились?

А ведь Татьяна говорила, что еще в двадцать лет меня надо было свезти в лес. Что это я навлекла на всех проклятье. Увы, речи ее были эффектны, но мало соответствовали правде, потому что имение не закладывают прихоти ради. Черт с ними, с крестьянскими байками. Крестьянские сплетни могут мне навредить куда больше.

— Ваша баба сама и сказала, — отозвался доктор с заминкой. Не знаю, то ли он прикинул, хватило бы у меня сил так избить Степаниду, то ли его поколебала моя уверенность. Я выдохнула и махнула рукой, что озадачило доктора еще больше.

— Я приказала ей находиться в доме, запретила видеться с мужем и намерена его в ближайшее время продать, — озвучила я свои планы. — В солдаты ли или, может, кому-то еще. Надеюсь, закон пока еще оставляет за мной как за помещицей право распоряжаться моим имуществом по моему собственному усмотрению.

Я говорила и поражалась, как легко и непринужденно вылетают из уст ужасные слова. Ужасные — при всем моем отношении к роду человеческому, не то чтобы я считала себя избранной и выше всех, но отдавала себе отчет, кто на что был способен, — при всем моем скептицизме к судьбам людей я признавала за ними право выбора. Даже право творить глупости — если они были никому, кроме них самих, не во вред.

А сейчас я держалась как некто, кому продать человека легче, чем кота или лошадь. Подумаешь.

— Она вас оговорила? — нахмурился доктор. Ты идиот или притворяешься, чуть не выпалила я и прикусила язык. — Дайте плетей, чтобы было неповадно.

Логика старых добрых времен. Забить крестьянина до смерти в наказание не считается деянием, за которое следует штраф?

— А с вами что прикажете делать? — равнодушно спросила я. — Вы неплохо разбираетесь в законах, скажите, что следует за вымогательство и шантаж?

Язык мне стоило придержать. Доктор непонимающе улыбнулся, и до меня вдруг дошло, что законодательство этого времени не знает, что это такое. Что-то нематериальное, недоказуемое, что лишний раз лучше просто не трогать, как банальную семейную ссору без рукоприкладства.

— Я всего лишь хотел вам помочь.

Благородное дворянство, опора престола; балы, разодетые дамы и красавцы-уланы. Бездельники, игроки, моты, подлецы, не знающие, чем заняться от скуки, и не задумывающиеся что-то в своей жизни поменять. Что-то мне намекало, что любой император с радостью бы ликвидировал их как класс, если бы не пекся так за наличие своего зада на троне.

— Благодарю вас. И больше я вас не задерживаю.

Доктор ушел. Я села на кровати, подобрала одеяло и думала. Что мне делать? У меня еще мало сил, но на несложные хозяйственные дела меня хватит. Нужно встать, умыться, одеться и посмотреть, как идут дела с продуктами и переписью имущества и одежды.

Посидев еще немного, я спустила ноги с кровати, умылась из кувшина, стоявшего у небольшого фарфорового тазика, расчесала и заплела волосы в обычную девичью косу. Потом открыла шкаф с рассохшимися дверцами — он приютился в нише, вчера, когда я только вошла, я его и не замечала, пока Авдотья не вытащила халат. Нечто похожее на халат — а скорее, утреннее платье, хотя был уже день давно — я вытащила и сейчас. Надеть платье оказалось легче легкого, ткань приятно ложилась к телу, пусть и была заштопана в нескольких местах.

Есть я не то что не хотела — не могла, и поэтому вышла из комнаты, дав себе слово сделать хотя бы половину из того, что наметила.