Станцуй со мной танго [СИ]

Бросив погасший мобильник на обувную полку, Глафира быстро распихала по углам пакеты. Посмотрела в зеркало и поправила сбившийся на бок конский хвост. Одернула майку и, оценив степень вытянутости коленок у спортивных штанов как допустимую, вернулась к двери.

— Ну, здравствуй, душа моя!

Глаша уже забыла, каким высоким был ее муж. С годами ушла юношеская стройность, Глеб заматерел, и теперь над ней нависала скала, сплошь состоящая из мускулов и массы обаяния — чего у Мельникова никогда нельзя было отнять. Широкая белозубая улыбка со всей очевидностью засвидетельствовала, насколько он был рад бывшей жене.

— С прошедшим днем рождения, Глапузик!

В руки ей сунули огромный букет, который заметно потянул к земле.

— Какими судьбами? — только и спросила Глаша, направляясь в кухню. Положив букет на стол, открыла шкаф и замерла, оценивая размер вазы. Вздохнув, полезла за ведром.

— Я в городе буквально на один день. Через четыре часа самолет, — Глеб скинул куртку, но даже это не помогло: кухня вдруг стала такой маленькой, что у Глаши появилась мысль, что из всех присутствующих, если взять во внимание еще и букет, хозяйка здесь явно лишняя.

Она начала было комплексовать, что на фоне пришельцев выглядит не ахти, но вовремя одернула себя: ей нет дела до Мельникова. Букет, ладно, пусть остается. К цветам, которые сами по себе заводятся в ее доме, она уже привыкла.

— Опять в Германию?

— Бери выше, — не без гордости заметил Глеб. — В Штаты.

— Поздравляю.

Мельников перехватил из Глашиных рук ведро, поставил на подоконник и, сдернув бумажную упаковку, сунул букет в воду. Глафира замерла, глядя, как бывший муж бережно расправляет длинные стебли.

Трудно вычеркнуть из жизни прожитые годы, Глеб, наверное, навсегда останется для нее родным человеком. Таким, которого при встрече хочется обнять. Боль от нанесенной обиды со временем поутихла, остались лишь ее отголоски, окрашенные нотами сожаления, что счастливой жизни с Мельниковым не случилось.

Глеб почувствовал настроение Глаши, привлек к себе, крепко обнял.

— Глапузик, Глапузик, как же ты хорошо пахнешь!

Постояли молча, думая каждый о своем.

Мельников вздернул руку, отодвинул рукав пуловера и взглянул на явно дорогие часы.

— Пора?

— Да.

— И чай не попьешь?

— Прости, Глаша. Меня внизу ждут.

Застегивая куртку, напряженно посмотрел на бывшую жену — такую маленькую против него.

— Я не хочу, чтобы ты узнала от кого-то другого…

Пауза заставила напрячься.

— Я женюсь.

— На Кислицыной? — не хотела, но вырвалось. Сердце сжалось в ожидании ответа.

— Нет, — Мельников покачал головой. Глаша увидела, как сжались его руки в кулаки. — Ты ее не знаешь. Мы в мой прежний приезд познакомились. Она замечательная…

— Я рада за тебя… За вас. Это она внизу ждет?

— Да. Мы летим вместе. Она на седьмом месяце…

Глаша открыла дверь, навесив на лицо улыбку. Трудно было держать ее на лице, уголки губ так и стремились сползти.

— Ты прости меня… За все…

— Я простила, правда… — Глаша торопилась закрыть дверь, чтобы отрезать себя от внешнего мира, где влюбленные пары объединяются, создают семьи, мечтают… Она боялась, что Мельников заметит, как дрожат ее губы.

Он не позволил скрыться в раковине, придержал дверь. Порывисто обнял.

— Я буду любить тебя всегда…

— Иди, на самолет опоздаешь, — вывернулась из его рук, неловко толкнула в грудь. Он шагнул назад, качнулся словно пьяный. У лифта чуть не наступил на сиреневую коробку с эмблемой цветочного магазина «Гудвин».

— Подожди!

— Глеб… — хотела сказать, чтобы не мучил, уходил, но заметив, что поднял коробку, и узнав ее, осеклась.

— Я, кажется, твоего ухажера спугнул, — лицо скривилось.

«Ревнует? До сих пор ревнует?» — непрошенные мысли перебили вопрос. Пришлось смахнуть их как капли дождя с зонта.

— Ухажера? Как он выглядел?

— У тебя их много?

— Достаточно.

— Темноволосый вроде. В сером пальто.

Взяла коробку из его рук и закрыла дверь, не дожидаясь, когда бывший муж нажмет на кнопку вызова лифта.

«Серое пальто».

Она помнила, как раздувались от ветра и быстрого шага полы пальто Скворцова.

«Он? Неужели он?»

В задумчивости свернула в комнату, не включая свет, подошла к окну. Взявшись за край шторы, прижалась лбом к холодному стеклу.

На тротуаре у подъезда стояло такси. Перед ним взад-вперед ходила женщина. Именно ее нервное движение заставило Глафиру сконцентрировать на ней взгляд. Уличный фонарь высветил светлые, такие же как у Глаши, волосы.

Увидев вышедшего из подъезда Глеба, женщина поспешила к нему навстречу. Подняла голову, что-то спрашивая. Он взял за руку и повел к машине.

Такси, помигав на прощание фарами и оставив после себя облако выхлопных газов, скрылось в подворотне, чуть подсвеченной вывеской ютившейся в торце здания аптеки.

«Ночь, улица, фонарь, аптека…»

Уже выпуская штору из пальцев, собираясь вернуться на кухню, чтобы поставить такую же как она одинокую орхидею в воду, сердясь на себя, на Глеба, даже на Сафронова, сумевших обойтись без нее, без нее ставших счастливыми… замерла.

На скамейке сидел Скворцов.

Темные волосы, поникшая голова, ссутулившиеся плечи, руки зябко засунуты в карманы серого пальто.

* * *