Читаем Станция спасенных грез (СИ) полностью

Трудно поверить, что с тобой или твоим близким другом может произойти что-нибудь нехорошее. Жить уверенным в собственной неуязвимости - замечательно. Разве не стремится каждый из нас окружить себя и своих родных защитным коконом, сотканным из чистейшей веры в то, что все невзгоды обойдут стороной? Все мы думаем о том, что "с кем угодно, но не со мной". А потом ты оказываешься лицом к лицу со смертью. Она смотрит в твои глаза и рушит бастионы непоколебимости, что так любовно были выстроены тобой на протяжении всей жизни. И ты понимаешь, насколько ничтожен. Но потом ты выживаешь, и вера, что ты неуязвим, становится еще крепче. Потому что остаешься в живых. И начинаешь осознавать сильнее, что твой мир - он другой, он более стойкий.

И я стал пленником этих заблуждений. Ситуация с бабушкой и дедушкой не смогла отрезвить меня. Я продолжал жить и не сомневаться, что все будет хорошо, что все, связанное со мной, имеет непрошибаемый иммунитет к любым неприятностям.

И вот теперь мой лучший друг стал одним из теневиков. На моих глазах у него взяли и отобрали мечту. И все ради того, чтобы какой-то чертов монстр был сильнее, смог отобрать еще несколько грез и отдать их Хмури, которая совсем скоро поглотит весь мир, чтобы утолить голод. А потом переключится на другие.

Почему это произошло? Почему Тина так легко сломило? Неужели это означает, что у него не было ничего более сокровенного? Более... Возвышенного, что ли? Получается, вся его мечта - это сделать велодрезину и все? Так мало? Или нет?

Но в праве ли я судить другие мечты? И если у меня был целый список, то обязаны ли другие иметь точно такой же? За двумя зайцами погонишься... Тин всегда имел цель и шел к ней. Добивался, выполнял, радовался и ставил новую задачу. А что я? Мечтал летать? Мечтал быть как бабушка с дедушкой и прожить долгую счастливую жизнь? Так хорошо ли это?

Я потянулся к чайнику, но вспомнил, что пить какао не с чем. Да и самого какао оставалось на донышке. Словно в насмешку надо мной прогрохотала электричка. Я угрюмо бросил взгляд на расписание. Из Сосновки. Я подвинулся к окну и в надежде выглянул в окно. Но Лены на платформе не появилось.

- Ну ничего.

И я снова уставился на чайник.

Сидеть бестолку. Продукты сами не появятся. Не будь как теневики, Оул, не загнивай в себе.

Не испытывая никакого желания выходить из дома и сталкиваться с умирающей деревней, я все же встал с дивана и покинул каморку.

В магазин пришлось идти дважды. Список покупок оказался непомерно большим. Я набил холодильник до отказа и собрался было приступить к готовке, пока не вспомнил, что забыл взять у дяди Володи электрическую плитку. Однако возвращаться туда не было СИЛЫ ВОЛИ, и я решил обойтись парой бутербродов.

На столе все так же лежал листочек с расписанием поездов до Сосновки и обратно. Однако я поймал себя на мысли, что не помню, когда заглядывал в него последний раз. Все давно выучено наизусть.

- Вот сейчас, - буркнул я, и как по команде на станцию приехала электричка.

Я знал, откуда она. Выглянул в окно. Из поезда никто не вышел.

- Ну ничего.

Электричка уехала. И стало как-то тихо. Удивительно тихо. Я распахнул окно, и вместе с теплым воздухом в сторожку влетело далекое журчание Сливочной. Солнечные лучи рассеивал собравшийся над Дымчатой туман. Странное дело - в такую погоду и туман... Я, конечно, не был знатоком, но в середине жаркого летнего дня туман - это странно.

Слишком, слишком странно.

Сам не понимая, что делаю, я выбежал из сторожки и взял направление в сторону кладбища. Туман как будто следовал за мной. От влажного воздуха я быстро взмок.

В голове крутилась кое-какая догадка, но спешить с выводами не хотелось. По крайней мере, пока я не буду полностью уверенным.

Воротами кладбища служили четыре поперечные жерди, концы которых лежали на вбитых в столбы гвоздях. Я перемахнул через невысокую преграду и помчался туда, куда после всех эмоциональных потрясений возвращаться в ближайшее время не планировал. К могиле дяди Коли.

Здесь все еще была утоптана трава и разбросана земля. Все еще висело молчаливое напряжение, которое было на похоронах. Трава влажно поблескивала, как будто на ней до сих пор не высохли слезы, пролитые теми немногочисленными людьми, кто еще мог плакать.

Мне нужен был крест. Дата. Ради нее я примчался сюда, ради нее же подвергаю себя неприятным воспоминаниям. Я должен понять, сколько лет было дяде Коле.

Его знакомые не подвели. Крест таки поставили. Но когда осмотрел его, я испытал глубокое разочарование и, если честно, шок. Никаких дат на нем не было. Даже дня смерти. Никакой фамилии. На массивном деревянном кресте вырезали два слова:

<p>ДЯДЯ КОЛЯ.</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги