Он повзрослел очень рано. Научился готовить и быть самостоятельным. Независимым и, как он любил говорить, автономным. Правда, последние дни очень плохо спал. После того как отец отвез запчасти Винтика, Мишка не на шутку перепугался, что останется один. Навсегда. После смерти мамы это стало его фобией. Жуткой, изъедающей. Сашка говорит, что все наладится, но он такой странный теперь, что воспринимать его слова за чистую монету нерационально.
А можно ли объяснить рациональностью и наукой то, что они видели тогда на платформе? Тин убегал от этих размышлений. Он ничего не понимал и не мог понять, а вот Сашка... Он как будто что-то знал. И стал еще более загадочным.
Тин как раз домывал посуду, когда услышал в комнате глухой звук.
"Отец", - обреченно подумал Мишка и вышел из кухни...
...Чтобы обнаружить лежащего на ковре человека с пустыми глазами и темным лицом. Этот человек когда-то был его отцом.
Мишка стиснул зубы и резким движением поставил отца на ноги.
- Ну, ты чего пап?
- Ничего.
- Все хорошо? Не ушибся?
- Нет.
- Поможешь мне с велодрезиной?
- Не хочу.
- Ладно. Я пойду скоро.
Он забыл смыть средство для мытья посуды и вытер мокрые глаза.
"Ого, оно щиплется", - подумал мальчик перед тем как разрыдаться.
***
Он закончит велодрезину. Во что бы то ни стало. Ему не нравится скептический взгляд Оула. Он докажет. И потом, когда папка вернется, Тин похвастается ему. Как хорошо, что вернулся Иван. С ним общаться намного проще, пусть он и не восприимчив к элементарной арифметике.
***
Ему снился странный сон. Он был на заводе, в тени куста черемухи, который почему-то был увит туманом. Повсюду груды металла - велодрезина (разобранная), пружины, какие-то мечи и металлические части тела. Они принадлежали Винтику.
Во сне было очень холодно. Туман превратился в клубы синего дыма с запахом гари. А Тин стоял и беспомощно озирался. Внезапно дымка завихрилась и...
- Папа! - выкрикнул Мишка. - Папа!..
Его лицо было плоским. Глаз не было. Губы что-то шептали, но Тин не мог ничего разобрать.
- Папа, вернись! Мне плохо без тебя!
Лицо папы расплылось в кошмарной улыбке. Рот распахнулся, и оттуда показался язык. Черный. Нет, серый. Он издавал странный шелестящий звук. Язык рос, пока не стал размером с трубу двух метров в диаметре.
У Мишки пропал дар речи. Чудовищная пародия на отца пригвоздила его к месту. Он не мог сделать ничего.
Гигантский хобот поглощал в себя то, что было вокруг Тина. Все железки, каждая полезная мелочь, банки с гайками, ключи, Винтик, велодрезина - все исчезало в клокочущем нутре серого
Очередь дошла до Мишки. Труба приблизилась к нему, и мальчик почувствовал, как лицо пронзает иглами. Его оторвало от земли, закружило. Мир стал удивительно серым и плоским.
***
А потом все исчезло. Он проснулся и понял, что не хочет ничего. Достало. Надоело. Дрезина? Да плевать. Зачем куда-то идти?
Утром раздался звонок в дверь. Иван.
- А, привет.
- Здорова, Ты чего смурной такой?
- Да нормальный я, ты чего?
Иван замешкался.
- Так это... К Саньку пойдем?
- Я, наверное, нет. Не хочу. Точнее, дела. С отцом надо... Ну, надо.
Как хорошо, что это устроило Ивана и он ушел.
Он хотел покоя и безмятежности.
Покой и безмятежность - это когда ничего не хочешь.
И Тин не хотел. Больше ничего не хотел.
Глава 8
Хранители Грез
Я сидел на ступенях, обхватив голову руками.
Страшно было признаться в том, что я осознал. Отказываясь верить в это, я ударил кулаком по стене и побежал вниз. Мир больше не казался таким дружелюбным. Я видел обшарпанные фасады и прилипшую между плитками серую жвачку, трещины на бордюрном камне, брошенные мимо урны фантики. Мир изменился. За одно короткое мгновение. И та женщина в халате была родоначальником изменений. Она испортила
Во мне кипели злоба и несправедливость. Была ли эта злость на Лену или на саму ситуацию - так и не понял. Остался только осадок, что меня обманули. Исчезнув, Лена забрала с собой ТОТ мир. И никто больше не улыбался. Вот не хватало только пойти дождю, чтобы уж совсем наверняка усугубить ситуацию.
Ритмичным шагом я направлялся к вокзалу. Лежащая в рюкзаке книга била по пояснице. Издалека было видно табло вокзала, и я прикинул, что до приезда электрички в сторону Дымчатой оставалось двадцать пять минут. Где-то к четырем вечера я должен буду приехать к себе. Не хотелось ни к местному Хранителю, ни домой. Никуда. Как будто все потеряло смысл.