«Попробуем пойти от противного, – обмозговывал ситуацию ветеран, набирая из кисета щепотку табака. – Чего боится этот неизвестный воротила? Разглашения информации. Чего хотел внук, посылая диск на телевидение? Того же самого». Решение пришло как-то само собой. Разжигая специальными спичками трубку – это был самый ответственный момент, нужно было добиться равномерного тления табака, – дед ненадолго отвлекся. Выпустив первые струйки, он прищурил глаза, наблюдая, как дым настойчиво извивается, словно живой, растворяясь в воздухе. «Чего же я морочу себе голову, – смекнул ветеран. – Надо довести до конца затею внука, и больше ничего. Если там компромат, то это привлечет внимание общественности и к делу Натаниеля и, возможно, поможет ему. По крайней мере, у адвоката появится аргумент в его оправдание. К тому же Натан говорил, что речь идет о каком-то страшном деле, об игре с террористами, от которой могут пострадать многие люди. Да, он так и сказал: "Сотни тысяч людей!" Террористов надо остановить. Но как, если тем, кто должен бороться с ними, нельзя доверять? К кому обратиться? Если даже телевизионщики сдали бедного Натаниеля… Пойти прямо к премьер-министру? Ха! Так тебя и пустили, Ося!» Рассеянно грызя мундштук, старик внезапно вспомнил обидные слова, которые ему довелось выслушать в прокуратуре. Его будто подбросило. «Если они меня, ашкенази, назвали русским, то я и пойду к русским! – Он решительно взмахнул кулаком с зажатой в нем трубкой. Несколько искорок медными точками взвились в воздух, мгновенно погаснув. – Уж там-то точно не скажут, что я русский. А если назовут евреем, то, по крайней мере, это будет правдой!»
Наскоро выбив трубку в латунную пепельницу, Иосиф Моисеевич тихонько встал и прислушался. Сара продолжала грохотать где-то в подвале.
Достав из шкафа свой парадный китель с погонами полковника медицинской службы, на котором рядом с израильскими красовались советские ордена и медали, он стал торопливо переодеваться. Награды мелодично позвякивали одна о другую. Поправив галстук, ветеран нацепил на голову форменную фуражку и посмотрел в зеркало. «Эх, где ты, молодость!» – вздохнул он и прокрался к семейной Торе. Убедившись, что его никто не видит, открыл тубус и извлек оттуда мини-диск. Сложил свиток «Пятикнижия Моисея» обратно. «И из-за этой гадости столько бед!» – подивился он, еще раз осматривая диск. Впервые он пожалел, что не умеет так ловко обращаться с компьютером, как его внук. Да и компьютера ведь в доме не стало после обыска. Завернув свою опасную ношу в носовой платок, он сунул его в карман. И аккуратно, чтобы не привлекать раньше времени внимания домработницы, стал пробираться к выходу.
Уже у двери он обернулся и, как бы невзначай, покричал:
– Сара! Сарочка! Я пойду погуляю, к деду Изе зайду!
– Вы меня спрашиваете? Ну как так можно! – бойко отозвалась женщина. – Идите уже куда вам надо и не переживайте, я все доделаю!
Старик поспешно вышел на улицу.
Ровно через два с половиной часа, румяный от долгого разговора и уважительных комплиментов, Иосиф Моисеевич Эдельштайн выходил из здания российского консульства в Ашкелоне. Преисполненный гордости и чувства исполненного долга, он остановился на тротуаре и поймал такси.
– Куда едем, отец? – молодой таксист с нескрываемым интересом рассматривал старика в полковничьей форме, увешанного медалями.
– Домой, – с облегчением вздохнул ветеран и назвал адрес.
Глава 28
Он любил ожидать свой рейс в аэропорту, но ни за что не признался бы в этом никому, и даже себе. Слишком много работы, постоянные дела, звонки, деловые встречи. А тут обстоятельства вынуждают тратить драгоценные минуты, а порой и часы на безделье, чего сам себе он позволить не мог. Он вообще многого не мог себе позволить. Говорят, что деньги – это свобода. Врут, таково было его личное убеждение. С тех пор как дела пошли в гору, он постоянно чувствовал, как рутина все сильней и сильней затягивается петлей на его шее, мешая сделать вдох полной грудью. Даже галстуки от этого возненавидел и при каждом удобном случае старался их игнорировать. Например, как сейчас. И вообще, с каждым днем все отчетливей становилось ощущение, что жизнь проходит мимо него. И он совершенно не знал, что с этим поделать. Подсознательно чувствовал, что все вокруг продолжает жить и радоваться, только ему за своей вечной занятостью не удается этого заметить.