Стальной арбитр

На корме, в бывшей каюте капитана-человека, дрожал в агонии пожираемый огнем омерзительный слизистый сгусток. Это был мозг-посредник, капитан корабля эаров, настолько чуждый всему земному, что его, пришедшего из другого мира, не одолела бы и самая могучая магия планеты Земля. Разносились вокруг неслышимые ухом призывы, мозг-посредник звал на помощь, однако никто не спешил к нему, лишь шевелились, подыхая, несколько эаров-воинов, да тупо двигали веслами, сгорая, безмозглые эары-гребцы.

Глава 6

Леска натянулась и звенела, как струна, пятиметровое пластиковое удилище согнулось в крутую дугу. Мое сердце учащенно билось, я не замечал ничего вокруг, не слушал наставлений дядя Миши вроде: «Не тяни ты сильно, лесу порвешь к такой-то матери! Поводи его, поводи, а потом наверх подымай. Не спеши!» На конце моей лески боролся сейчас под водой за жизнь долгожданный лещ.

Мы сидели на реке с четырех утра. За прошедшие три часа дядя Миша взял двух лещей на донку и одного на обычную удочку. Мне же упорно не везло. Я уж начал думать, что придется и сегодня идти домой, несолоно хлебавши. Но поплавок из гусиного пера лег на воду, поплыл против течения, а потом скрылся из глаз. Тут-то я и подсек, ощутил наконец на другом конце лески живую тяжесть.

Рыбина попалась крупная. Минут, наверное, пять сгибала она удилище, заставляя мое сердце болезненно сжиматься при каждом рывке. Однако снасть выдержала, рыба подустала, и вскоре я вывел леща на поверхность. Глотнув воздуха, он на минуту затих, я подтащил его к берегу, где дядя Миша отработанным движением подвел под леща подсачек и выхватил из воды. Лещ был матерый, килограмма на два, его чешуя отливала бронзой. Я так переволновался, выуживая рыбину, что, когда минуту спустя прикуривал сигарету, то зажигалка прыгала у меня в руках – так они тряслись. Азарт есть азарт.

Восходило солнце, по Нерли плыли, истаивая, клочки утреннего тумана, плескались представители речной фауны, оставляя на поверхности расходящиеся концентрические волны. Мы с дядей Мишей начали сматывать удочки в самом прямом смысле этих слов. По словам дяди, после половины восьмого делать на реке все равно нечего, клев крупного леща к этому времени прекращается. Может быть, и так, старому рыбаку виднее.

Придя домой, я выпотрошил свой трофей и положил в большое блюдо под гнет просаливаться. Леща я намеревался завялить и увезти потом в Архангельск, дабы было чем похвастаться перед товарищами при первом после отпуска совместном распитии пива и других более крепких спиртных напитков.

Потом я лег спать, так что день этот, весьма знаменательный в моей жизни не только поимкой крупной рыбы, начался для меня по-настоящему после того, как я проснулся и посмотрел на часы, которые показывали половину первого. Выйдя в огород, я ополоснулся на свежем воздухе из умывальника, почистил зубы, после чего пристроился в тени старых лип и закурил.

День выдался жаркий, в светлом, будто выгоревшем от жары, небе неподвижно застыли на огромной высоте легкие перистые облака.

Когда перекур был закончен, я встал с лавки, лениво потянулся и пошел в дом. Войти в избу со стороны огорода можно было через пристройку, домашняя живность в которой лет тридцать как не содержалась. Сейчас эта хозяйственная пристройка служила складом пиломатериалов, кирпича и прочего хлама.

Шагнув в нее, я будто бы на время ослеп. Глаза человека, как известно, после яркого света адаптируются к полутьме постепенно. Я остановился, ожидая прояснения перед глазами – миг спустя слева, где лежали бревна и доски, что-то зашуршало. Я инстинктивно повернул голову туда. На меня метнулась неясная тень, метнулась быстро, как нападающая на неосторожного кролика гремучая змея. Затем в глазах полыхнуло пламя, но оно моментально опало и исчезло. Наступил непроглядный мрак. Я потерял сознание.

Глава 7

Остров стал виден поздно вечером. Солнце уже село, однако над морем плыла вдалеке еще освещаемая его лучами вершина горы Магов. Постепенно золотая трапеция вершины уменьшалась, словно погружаясь в море вслед за канувшим туда дневным светилом. Прошел час, другой, и по курсу на фоне фиолетового неба поднялась темная громада Острова.

Он был известен людям испокон веков и всегда считался благодатным местом. Одинокие мыслители, маги-самоучки часто находили на нем приют еще в доимперские времена, еще до рождения Иисуса.