В раскачку, осторожно клеща извлекли. Паха показал болтавшегося на нитке кровососа. Потом выбросил. Рану обработал йодом из пузырька. Его там было полкапли, полкапли и израсходовал. Пустую склянку не выбросил, приберег.
Двинули дальше. На небольшой проплешине среди могучих деревьев, Чили увидела купальницу. Высокую. Бархатистую. Желто-оранжевую. С капельками пахнущей росы. Забыв о предостережение ничего не трогать, Чили сорвала цветок.
− Ну и зачем? — рассердился Паха.
− Что зачем?
− Сорвала.
− Красивый.
− И что? Красивей стало? — Паха обвел проплешину рукой. Лес действительно будто осиротел, лишившись такого украшения.
Девушка сунула цветок за ухо.
− Да, − ответила уверенно.
Спускаться в заросший овраг Паха не пожелал. Ему ближе сто метров вокруг обойти, чем на прямую. Три метра вниз, два в ширь и подъем.
− Дурное место, − пояснил Паха, недоумевающей девушке. — Может и нет ничего, а может гадюшник.
− Что-то я ни одной гадюки в глаза не видела, − не поверила объяснению Чили.
− Да полно!
Паха шагнул в сторону и ногой, чтобы не нагибаться, приподнял перо папоротника. С кучи сучьев и прелой листвы метнулась прочь здоровая змея.
− Ни фига себе!
− Это-то? Гаденыш. Ему расти и расти.
За распадком Паха внезапно остановился. Задергал носом, потянул воздух, напитанный вечерней прохладой и сыростью.
Чили не поверила, скажи кто, что человек может так быстро преобразиться. Паха весь поджался и больше напоминал…
«Динго!» — сравнила она.
Паха за секунды собрал лук. Заплетя вокруг ноги, согнул, натянул тетиву. Цапнул колчан со стрелами. Стальные наконечники тускло блеснули.
− Что стряслось? — забеспокоилась Чили. Опасности она не видела. Разве что сам Паха.
− Пасечники, − произнес сквозь зубы Паха. Лицо его сделалось злым. Губы побелели, сжались в тонкую нитку. — Стой здесь.
Крадучись двинулся вперед. Бесшумно и неосязаемо легко. Лишней травины не примял, ветки не нагнул. Даже паутину не задел. Перетек под паучьей растяжкой не хуже той гадюки. Чили следом. Стоять на месте боязно. Она изо всех сил старалась не шуметь. Очевидно, плохо. Паха, не оглядываясь, погрозил кулаком.
Вот он замер, вскинул лук, наложил стрелу. Чили учуяла запах дыма. Кто-то жарил мясо. Во рту стало полно слюней, желудок призывно уркнул. Паха наподшаге отпустил тетиву. Жалобно вскрикнули. В след за первой полетела вторая. Рванулся бежать. Скорее от страха Чили не отставала. Про пистолет и не вспомнила.
Подминая ветви куста, корчился и выгибался человек. Ухватившись за стрелу, крепко сидевшую в груди, пытался выдернуть. Из-под рук фонтанировала кровь. Он хрипел и кашлял, выплевывая кровавые пузыри.
Над вторым, с ранением в бедро, нависал Паха, целясь в живот добить.
− Сколько вас?! Сколько!? — требовал он ответа.
Раненый охал, а когда шевельнулся, получил вторую стрелу.
− Ну! — калил голос Паха. Чуть качнулся и добил первого. Под подбородок. Острый наконечник вылез в затылке. Натяжка и лук опять готов к стрельбе.
Жихххх!
Стрела пришпилила руку к телу. Человек задергался, заверещал. Паха ударил ногой в лицо — заткнись!
Чили, опомнившись, кинулась защитить раненого.
− Ты что? Сдурел? — подскочила она к Пахе.
− Не лезь, — Паха вновь взял противника на прицел.
− Это же человек! Человек! — ухватилась девушка за лук помешать стрельбе. — Человек!
Паха замахнулся её ударить. Влепить так, голова оторвется. Сдержался.
− Пасечник человек? Пасечник? Да?
Он вырвал лук из захвата Чили, отскочил в сторону. Девушка подумал, стрелять и, заслонила собой жертву расправы. Паха не стрелял. Пинком опрокинул стоявшую в сторонке кожаную котомку. Котомка опрокинулась, выплеснув кровь. Из растянувшейся горловины выскользнуло человеческое предплечье.
− Сюда посмотри! Сюда! — хрипел Паха. От ярости и гнева у него срывался голос. — Думаешь, их пасечниками зовут, они пчел разводят? Они людей караулят. Пасут. Они как белоглазые. Хуже! Хуже их!
Паха вновь изготовился стрелять, продолжая зло говорить.
− Ты иди, там в своих сталкеров играйся. Очки зарабатывай. Бонусы. А я здесь сам разберусь. С этим гадьем! Сам!
Стрела жикнула рядом с ногой девушки. Чили не успела испугаться. Её взгляд прикован к перевернутой котомке. По мере того как вытекала кровь, содержимое котомки выскальзывало наружу. Куски рубленного мяса. Когда показалась кисть с отсеченными пальцами, она закрыла глаза ладонями. Страшно! Она отчетливо услышала, как скрипит лук и Паха снова натягивает тетиву.
Пасечник стонал и хныкал.
− Легко не подохнешь! Не подохнешь, пока не ответишь! — чинил Паха расправу, подтаскивая раненого к костру.
− Двое нас! Двое!
− Откуда? — Паха наступил на грудь раненого, не позволяя отползти от огня.
− Из-за Хребта.
− Давно?
− Неделю идем.
− Что кроты?
− Нет там никого больше. Белоглазые… Белоглазые…всех….. Аааааааа!
Несчастный всхлипнул и затих. Завоняло горелым мясом. Чили вырвало. Тягучая слюна с желчью прилипла к подбородку. Девушка отплевывалась, размазывала рвоту по лицу.
Паха обернулся за понягой и быстро повыдергивал стрелы. Сполоснул водой. Остатки во фляжке протянул попить Чили. Та замотала головой. Нет-нет-нет!
− Сматываемся.