Сталкер-югенд

На сердце беспокойство. И оружие не придает ни грамма смелости. Смелость она в сердце, а не в убойном железе.

Скрипучий лягвин голос из болота заставил позвать громче.

− Пахааааа!

Не ответило даже эхо.

А вдруг Паха погиб? Вдруг его выследили, а не он? Бежать! Бежать! Но ночь непроглядна, а страх прочнее любых оков и стен. Ей стыдно и страшно.

Темная фигура шагнула из ночного мрака в круг света. Чили резко дернулась и нажала на курок. Пистолет послушно клацнул.

− Хорошо патронов нет, − проговорил Паха.

На песок шлепнулся рюкзак, поверх пахин автомат.

− Паха! — облегченно вздохнула Чили. Не будь он гадом, кинулась бы обнимать.

− Он самый.

− Ты стрелял? − торопилась она выговорить свои страхи.

− Не я, с кем бы разговаривала? С тюхалами разве. Одного наверху достал, второго в воду загнал. Вот барахлишком разжился. Еле выловил.

Паха пристроился поудобней и задрал ногу на камень.

− Ранен?

− Почти нет.

Не торопливо и главное аккуратно, Паха закатывал штанину, осматривая каждый заворот. На икроножной мышце кровоточащая рана. У Чили неприятно заныло под сердцем. Вспомнился Влад.

− Достань аптечку, − Паха указал, где искать.

Чили поспешила подать. Из сострадания и любопытства.

То, что Паха назвал аптечкой − горе, а не аптечка. В коробке из-под неведомо чего глухо перекатывалось немногое.

Паха открыл коробку. Комплектация нищенски скудна. На кусок бумаги намотана нитка. В деревянную чурочку воткнуто две иглы, прямая и изогнутая. Пузырек с жидкостью и большая таблетка. Ссохшаяся изолента, очевидно аналог лейкопластыря. Сверток грязной тряпки, он же бинт.

− За тюхалой в воду сунулся, а там щитеней тьма тьмущая. Хорошо не планарий. Хватанул одного. Пришлось вырезать, − поведал он короткую историю ранения.

Пока рассказывал, дотянулся взять щепоть золы и припорошил рану. Избыток сдул. Выглядеть болячка лучше не стала, приобрела землистый оттенок.

− Шить надо. Само долго не затянется и кровь не уймется. А у меня и так её мало, − усмехнулся Паха. — Нитку вденешь?

Может он и гад, но гад раненый. А она как-никак сталкер, пускай и бывший. Не с первого раза, ночь все-таки пусть и с костром, Чили вдела нить в иголку.

Как шьют по живому, она видела в старом кино. Про Рэмбо. В классе тогда изучали правоведение. За сочинении, где она под впечатлением душераздирающей сцены назвала Рэмбо героем, заработала двояк с минусом на полстраницы. Учитель не разделял её девичьего (так и сказал во всеуслышание хер очкастый!) восторга мускулистыми и плохими парнями. В его понимании герой это… это… Бляха! она так и не прочитала ни единого романа из школьной программы. Но препод (вроде inoxia не баловался) категорически настаивал, герой не может нарушать законы. Герой первый должен их соблюдать и утверждать! Ха-ха!

− И как ощущение? — спросила Чили, перебарывая желание отвернуться.

На подобный вопрос, Лонко, сбивший ноготь, прищемив палец дверью, ответил: оргазм в корне кубическом.

− Нормально. Из-за слюны этой твари пол ноги занемело, − успокоил Паха. − Хоть огнем жги, не почувствуешь.

Чили презрительно скривилась. А она-то думала! Рэмбо!?

Паха бесстрастно втыкал в рассеченную плоть иглу, протягивал нитку и накладывая шов за швом.

− Вообще-то шить это женское дело, − говорил он ровным спокойным голосом.

− А ху-ху не хо-хо? — последовал ответ истинной амазонки.

Паха её слов не понял. Он довел операцию до окончания. Прилепил поверх раны прихваченный лист подорожника и завязал грязной тряпкой, то бишь бинтом. Помотал ногой.

− Готово!

Встал и прошелся. У Чили вкралось сомнения. Не соврал ли на счет безболезненности, уж больно осторожно наступал. И утвердилась в подозрении, когда он перестарался с дрыганьем ногой и закряхтел.

− Завтра здесь будем, − сообщил он, убирая свое хирургическое хозяйство.

− А вернемся когда? — спросила Чили. — Меня ребята ждут.

− Видно будет, кто кого ждет и сколько ожидальщиков осталось. Тюхалы караван меньше десятка не набирают.

Ночью Паха беспокоился, ворочался, тер зашитую ногу. Чили щадя мужское самолюбие, претворялась крепко спящей. Чего врал Рэмбо покусанный?

Утром, едва продрав глаза, Паха вытряхнул трофейный рюкзак. Принялся перебирать кучу.

− О! Целка! — забывшись, радостно вскрикнул он. — Целлофан то есть.

Предъявил Чили рулончик пищевого полиэтилена.

− Патроны. Два рожка!? Барствуем! Жалко автомат утоп. Пригодился бы. У тюхал оружие путячее. Не говно. Так… тушенка? Годится. Еще что? Рис!! Рисик!! — Паха так обрадовался, что поцеловал пакет. — Бутль? Что в бутле? Масло… маслице… масадло…, − открыл пол-литровую бутылку, понюхал. — Можно выкинуть. Прогоркло. А это? − Покрутил в руках плоскую банку с ключом. − Рыба что ли?

На баночной этикетке рисунка нет, но витиеватая надпись хорошо видна «Скумбрия». Ниже «Рыбные консервы».

− Ты что? Читать не умеешь? — брякнула Чили вперед, чем догадалась, права она.

− Не пригодилось, − не огорчился Паха, продолжая ревизию добычи.

Чили даже не нашлась, как поступить. То ли «оборжать» его, то ли посочувствовать. Читать не умеет?! Какой век на дворе?

− Армейский паек? — подивился Паха.