— Я же не могу приехать из Турции бледная.
— Тогда, перед отлётом, отнесу сначала в солярий.
Я фыркнула и покачала головой.
— А как же море? Мы ещё ни разу не купались.
— Пойдём ночью, когда все спят.
Не удержалась — рассмеялась.
— Ну, Русла–а–ан.
— Что, Еня? — люблю, когда он так сокращает моё имя, — Ну не могу я, — присел рядом, почесал затылок, — На тебя смотрят, а я бешусь, злюсь. Ты же красивая, заметная. Не хочу дел натворить, или тебя ранить. Вон, в самолёте молодые сосунки летели вчетвером, всю тебя глазами…
— Ты поэтому со мной в туалет пошёл во время полёта? — приподнялась на локтях, улыбка не сползала с моего лица.
Глупый. Пусть смотрят, пусть хотят. Никто, кроме него не нужен. Я даже не замечаю их взглядов.
Нахмурился и кивнул. Поцеловал в лоб, потянулся к столику с завтраком. Села, обняла со спины и положила подбородок на плечо.
— Руслан, я тебя люблю больше жизни. Кроме тебя мне никто не нужен. И я всегда тебя слушаюсь, но, прости, из Анталии я без бронзового загара не вернусь, — надул губы, засопел недовольно и нахмурился, — И только попробуй запереть.
— Отомстишь?
— Да. Отомщу. И мстя моя будет страшна.
— Ладно. Но без меня и шагу не делай, — рассмеялся, протянул мне кофе, который был непривычно крепким.
— Хорошо. И купаться будем днём.
— Не наглей, Божена. А то ведь и вправду запру.
21
А в облаках
Застыл луны неверный свет,
И в нём
Перемешались города, и я
Зову её несмело…
Не потерять бы в серебре её одну,
За–ве–тную…
Отпуск провели волшебно. Возвращались домой загорелые — Руслан вообще в мулата превратился, словно шоколадка. Счастливые. Я набрала пять килограммов — закармливал восточными сладостями со шведского стола и не принимал возражений. Одну не отпускал ни на шаг, всегда следовал по пятам — даже в туалет. Не подумайте ничего плохого — возле уборной просто ждал, подпирая стену мощным плечом.
В Таллинне снова завёл разговор о переезде в его дом. На носу июнь — я предложила попробовать оставаться там на выходные — в пригороде конечно хорошо летом, лучше; но работа–то далековато. Не давил, понимал, что мне трудно всё вот так бросить и перевезти коробки в новое жилище — мне за жизнь хватило. Были и общаги, и съёмные квартиры со Славой, потом долго жили в холодном, отапливаемом только дровами, деревянном домике — пока строился наш большой и собственный; была и квартира с обшарпанными стенами и ржавчиной на кафеле в ванной — после развода. Ждал, когда решусь; давал время подумать.
Я тоже ждала — его, каждый день, когда забежит на обед. Когда вернётся вечером с работы. Приедет, чтобы забрать на выходные на «дачу» — двухэтажный особняк с баней, бассейном и гаражом на две машины.
Удивлялась, для кого построил такой огромный дом — живёт–то один. Уже почти сорок — ни жены, ни детей, родители рано умерли. Отшучивался, что ждал меня, но в глазах гуляла грусть — хотел бы, да не получилось.
Рутина не утомляла, не становилась пресной, напротив. Было хорошо и спокойно. Знала, что к двум зайдёт в строительном комбинезоне, поест жадно, поцелует в макушку и убежит обратно. Вечером приходил грязный, быстро принимал душ и ужинали на балконе. Ночью лежали разомлевшие, потные, довольные на мокрых простынях.
— Рус? — шепнула в приоткрытую балконную дверь, откуда доносился запах дыма, — Ты чего опять здесь? И раздетый совсем, ночь на дворе — холодно, — прошептала с укором, — Заболеешь.
Ведь разрешила курить в квартире, правда на кухне — там чаще всего окно открыто. А всё равно, как мальчишка, прятался.
— Я сейчас, Енечка, сейчас, — быстро затянулся, отвернулся, выдохнул дым тонкой струйкой.
Подошла к нему, обняла сбоку руками, спрятала лицо на груди. С ним было хорошо и уютно, счастливо. Ну и что, что курит — зато свой, родной. От других запах табака не переносила, а Руслану он шёл что ли, подходил, как вторая кожа.
Он подносил сигарету к губам, долго затягивался и выдыхал в сторону, чтобы мои волосы не впитали запах дыма. Обнял одной рукой, погладил по плечу, прижал к себе. Почувствовала — улыбнулся, когда сказал:
— Здравствуйте, Марфа Васильевна.
— Здравствуй, Русланчик, здравствуй. А я вот уснуть не могу, — вздохнула соседка, — Вы такие красивые, счастливые, глаз не оторвать.
Я повернула голову, посмотрела на старушку с седыми завитками — искренне ведь говорит.
— Здравствуйте, — пролепетала одними губами.
— И тебе, Боженька, и тебе, — бабуля вздохнула, отвернулась, посмотрела куда–то вдаль, — Счастливые, — продолжала приговаривать она, — Деток вам надо, да побольше, чтобы продолжение ваше было.
Почувствовала, что Руслан напрягся. Докурил быстро, в две затяжки, выстрелил сигаретой далеко и обнял меня двумя руками. Поцеловал в макушку, грустно улыбнулся.