Сталинский неонеп

После исключения из партии Енукидзе оставался на свободе вплоть до 1937 года, когда был арестован и расстрелян.

XX

Цели сталинских амальгам

Анализируя в 1936 году итоги «послекировских» процессов, Троцкий писал: «Техника Сталина и Ягоды обогатилась опытом нескольких неудач. Не будем себе поэтому делать никаких иллюзий: самые острые блюда ещё впереди!» [267]

Троцкий напоминал, что ещё в 1929 году он предупреждал: Сталин неминуемо перейдет к обвинениям оппозиционеров в кровавых преступлениях. «Голое провозглашение оппозиции „контрреволюционной партией“ недостаточно: никто не берёт этого всерьёз… Ему (Сталину.— В. Р.) остаётся одно: попытаться провести между официальной партией и оппозицией кровавую черту. Ему необходимо до зарезу связать оппозицию с покушениями, подготовкой вооружённого восстания и пр. …Надо с уверенностью ждать попыток сталинской клики так или иначе втянуть ту или другую якобы оппозиционную группу в авантюру, а в случае неудачи — сфабриковать и подкинуть оппозиции „покушение“ или „военный заговор“» [268].

Троцкий указывал, что на протяжении последующих лет все усилия ГПУ приписать оппозиционерам террористические намерения не увенчались успехом. «Режим партии и советов тем временем прогрессивно ухудшался. В молодом поколении настроения отчаяния сгустились до взрывов террористического авантюризма» [269].

Здесь мы подходим к одному из самых сложных и острых вопросов истории партии. Вопрос этот заключается в следующем: все ли большевики безропотно наблюдали новые и новые преступления Сталина, ограничиваясь в крайнем случае бессильными ламентациями в личных разговорах, или же некоторые из них хотели приостановить волну сталинских преступлений единственно возможным в то время способом — убийством Сталина, т. е. действительно имели «террористические намерения».

Данных, подтверждающих вторую версию, пока почти не имеется. Единственное известное мне исключение — ссылка Р. Медведева на рукописные воспоминания жены видного деятеля Коминтерна Р. Г. Алихановой, хорошо знавшей Рютина. В этих воспоминаниях рассказывалось, что Рютин не раз говорил своим ближайшим единомышленникам о необходимости убийства Сталина как о единственном способе избавиться от него [270]. Однако никаких сведений о подготовке Рютиным или его товарищами террористического акта против Сталина не существует.

Невозможно также сказать, носит ли чисто гипотетический характер или основано на каких-либо конкретных фактах высказывание Троцкого о том, что «бессмысленные зверства, выросшие из бюрократических методов коллективизации, как и подлые насилия и издевательства над лучшими элементами пролетарского авангарда, вызывают неизбежно ожесточение, ненависть, жажду мести. В этой атмосфере рождаются в среде молодёжи настроения индивидуального террора» [271].

Разумеется, такого рода настроения не могли вылиться в подготовку террористического акта против кого-либо из приспешников Сталина. Любой человек, знакомый с положением в партии и стране, понимал, что все эти люди играли сугубо подсобную роль; устранение любого из них с политической арены ничего не могло изменить в структуре власти, а лишь дало бы Сталину повод для ужесточения репрессий против своих действительных и потенциальных противников.

В то же время было ясно: смерть Сталина могла положить конец государственному террору и привести к существенному изменению гибельной для страны и дела социализма сталинской политики в целом. Так, собственно, и произошло в 1953 году, когда преемники Сталина, запятнанные соучастием в большом терроре 1937—1938 годов, буквально на следующий день после его смерти приостановили новую волну террора и приступили к освобождению и реабилитации ранее осуждённых, равно как и к проведению значительно более мягкой и гибкой, чем при Сталине, внутренней и внешней политики. Ещё более разительные и благотворные перемены могли произойти, если бы смерть Сталина наступила в середине 30-х годов, когда основная часть старой партийной гвардии ещё не была перебита, а ближайшие сталинские соратники ещё не прошли через заключительную стадию своего перерождения.

Но прекращения государственного террора можно было ожидать лишь в том случае, если бы Сталин умер естественной смертью. Если же его смерть явилась бы результатом террористического акта, то в обстановке «антитеррористической» истерии, утвердившейся в стране, репрессивная машина заработала бы с такой же или ещё более страшной силой. На поверхность политической жизни неминуемо всплыли бы наиболее кровожадные сталинисты. В этом и только в этом случае (гибель Сталина от террористического акта) сбылось бы предположение Троцкого о том, что «замена самого Сталина одним из Кагановичей внесла бы почти так же мало нового, как и замена Кирова Ждановым» [272].