СТАЛИНИАДА

На этом разговор закончился. Булгакова сразу же приняли во МХАТ заведующим литературной частью. Вскоре он написал пьесу "Кабала святош" и биографический роман о Мольере. В этих произведениях Булгаков пытался смоделировать отношения великого художника с абсолютным монархом. Получалась концепция: абсолютная власть спасает художника от произвола тупой толпы, но мучает его и губит собственным произволом. Такова диалектика власти и искусства. Для защиты от черни художник нуждается в покровительстве монарха и одновременно страдает и в конце концов гибнет от его своеволия. Этими произведениями Булгаков искренне пытался примириться с диктатурой Сталина, осознать его как самодержца, найти свое место в системе абсолютной власти и выстроить с ней терпимые для творчества взаимоотношения.

Однако Сталин не одобрил эти произведения, они вызвали ненужные ассоциации и сопоставления с современностью и высвечивали его фигуру как деспота. При этом Сталин не объяснил, чём не понравились ему произведения Мастера. Спектакль о Мольере после нескольких постановок был снят.

Булгаков трудно переживал неуспех этой работы и задумал написать пьесу непосредственно о Сталине, чтобы не путем аллюзий, а путем прямой характеристики этой фигуры добиться расположения монарха. Драматург написал пьесу «Батум» о детстве Сталина, представив его выдающимся ребенком, имевшим замечательные задатки. Произведение было послано на цензурный просмотр Сталина. Создавая эту пьесу, Булгаков впервые совершил насилие над собой, что потребовало известных нервных напряжений, их усугубляло томительное ожидание решения именитого цензора.

Ответа все не было, а из ЦК от Жданова стали доходить неблагоприятные сведения, предвещавшие запрет на постановку пьесы.

Булгаков заболел. Ожидание, неясность, безнадежность усугубляли его состояние. Тогда мхатовцы написали Сталину письмо, которое, кажется, подписали и крупные артисты других театров (помнится, называлось имя Яблочкиной). В письме говорилось о болезни Михаила Булгакова и о том, что он нуждается в помощи. Только вы, товарищ Сталин, писали актеры, вашим авторитетом поддержав Булгакова, можете вернуть ему надежды на творческий успех, поддержать в нем веру в жизнь и спасти от гибели. Зная о вашем гуманизме, о том, что вы являетесь лучшим другом советского театра, мы просим вас помочь в трудные минуты его жизни замечательному драматургу Михаилу Булгакову. Это вернет ему силы и поставит его на ноги. Примерно так писали актеры Сталину. Однако Булгаков был уже не нужен.

Повторилась история с Мандельштамом. Диктатор стремится сломить художника, заставить его написать восхваление божественной особы вождя. Это восхваление войдет в историю или как отражение реальных достоинств, или как свидетельство всемогущества тирана, способного подчинить своей воле любого Поэта и любого Мастера. Когда восхваление написано — дело сделано. И Поэт, и Мастер теперь могут умереть. И не только могут, но и должны, ибо неровен час, опамятуются и найдут в себе силы отречься от невольничьих строк: захотят и успеют отречься от недобровольно и неискренне произнесенной хвалы. И Булгаков умер, умер, не отрекшись от пьесы «Батум» и не воплотив её в сценические образы. Никакого ответа на письмо актеров по поводу Булгакова от Сталина не последовало. Сразу после смерти Булгакова раздался запоздалый звонок от Сталина, возможно, нарочно запоздалый:

"Правда ли, что писатель Булгаков умер?" Неясно, что в этой истории от реальности, что от легенды, в которой, по словам Булгакова, всякий великий писатель нуждается.

Правда и целесообразность

Дело было в 1932 году. Демьян Бедный набрал в «Известиях» кучу авансов, а стихи отдавал сразу в несколько газет.

"Легкая кавалерия" поручила Рыклину написать об этом фельетон.

Опубликовала его стенгазета известинцев «Рулон». Все бы не беда, но фельетон перепечатала ленинградская «Смена». И это бы не беда. Его перепечатали эмигрантские "Последние новости" Милюкова. Бедный пожаловался Сталину, и тот вызвал Рыклина и Гронского. В Кремле их провели в просторный кабинет, усадили за большой стол и дали блокноты и карандаши. Вскоре появились Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович и другие члены Политбюро. Сталин сел среди них. Покуривая трубку и пуская дым сквозь усы, он медленно произносил слово за словом:

— Правильный ли фельетон? Правильный. Мы давно знаем, что Демьян любит деньгу. Ещё до революции в «Правде» мы никому не платили гонорар, а ему платили. Целесообразно ли было печатать фельетон? Нецелесообразно. Не все, что правильно — целесообразно.

Вот, например, Горький приехал из Италии. Мы знаем, как он себя вел. Плохо вел. Есть материалы о его ошибках и плохом поведении.

Правильно ли это? Правильно. Целесообразно ли сейчас вспомнить об этом — нецелесообразно. Так что фельетон печатать не следовало.

(Гронскому). Сколько вы платите Демьяну за строчку? Пять рублей?

Достаточно будет 2 рублей 50 копеек.