Сталинград. Том первый. Прощайте, скалистые горы

Твою мать!..Фашист бил и утюжил так – башки не поднять! Ближний к Танкаеву танк зловеще поворотил широкую, приземистую башню, дуло хищно выискивало цель – пулемётный расчёт, – и харкнуло длинной огненной метлой, послав шаровую молнию. Снаряд с дьявольской точностью достиг цели, взметнув к дымному небу расщеплённые брёвна, косматую стену земли и бездыханные, словно тряпичные, тела стрелков из 1-го взвода.

Пахнуло душным паром огромного мясного казана. В развороченной, осыпавшейся теснине окопов, сквозь копоть и чёрную гарь дрожал и курился желтушный воздух, ровно в нём исчезала и гасла уничтоженная материя, будто в нём плясали демоны…Не то крутились, изгибались и, мерцая прощальными искрами, уносились в небо души погибших защитников.

Уф Алла! Магомед лихорадочно огляделся. Забитые глинистым крошевом скулы командира корёжила судорога. Рассвет дёргался короткими вспышками: ртутно-красными, оранжевыми, лиловыми, рыжими…Вспышки озаряли орущих, стреляющих, перебегавших с места на место людей, умирающих, тщетно хватавших руками воздух. Бойцы шарахались от взрывов, прикипали к земле, снова стреляли, снова гибли и снова меняли позиции. Бой засасывал роту капитана Танкаева в гибельную воронку, пережёвывал железными челюстями, заворачивал в огромный вонючий войлок, прожигаемый багрово-красными взрывами. В ноздри шибало взрывчаткой, палёным мясом-сукном, горелой костной мукой и сожженной в пепел землёй…

Магомед в яростной злобе шваркнул ладонью по плоскому рифлёному диску ДП. Ствол был горяч, как раскалённый на огне вертел, – ручной пулемёт Дегтярёва, простой и надёжный, точно по колдовству – заклинило. Рядом у ног капитана, уткнувшись лицом в пропахшую солдатской кровью и мочой слякоть, лежал труп пулемётчика Степана Каткова; пули искромсали его грудь, превратив в решето.

– Иай, шайтаны! Будьте вы прокляты! Пристрелялись суки! – сатанея от свинцового шквала огня и всепожирающего горлового рокота вражеских моторов, харкнул спёкшейся слюной капитан. Он вдруг снова почувствовал, зашевелившийся меж лопаток игольчатый ужас, желание кинуться вспять, расступиться на пути этих беспощадных, непробиваемых машин. Ужас его был от отчаянья, от невозможности удержать на месте танки противника, пробить их панцирь, заставить гореть, приколотив их чавкающие гусеницы к земле. Впрочем, ужас длился не больше секунды, переплавляясь в слепое бешенство, в стремление поскорее подпустить этих пятнисто-полосатых чудищ и взорвать себя вместе с одним из них тяжёлой связкой противотанковых гранат.

И…о чудо! Он вновь, как тогда под Смоленском, в июне 41-го, когда вместе со своим взводом получил первое боевое крещение, – будто услышал с пламенеющих Небес голос отца Танка: « Бисмилах…Сын мой! Мы все стоим на плечах наших предков…Смотрим их глазами по-новому на окружающую жизнь, живём их адатами и чтим их могилы… Если мы помним о них, они оживают в час беды и наполняют нас верой и силой… Ты, сможешь победить, если будешь слушать священный голос предков. Помни, из какого ты рода, сын. Чти смелость неистового Хочбара, храбрость и непреклонность своего деда – мюршида Гобзало! Бей врага, презирая смерть! Страх не родит героя, говорят наши горы. Только огонь делает железо мягким. Так сделай броню врага мягкой, как воск!»

Потрясённый услышанным, снизошедшим, – ещё сильнее воспрял духом капитан Танкаев. Закинув на плечо ППШ, крепче перехватив связку гранат, он, по-волчьи увёртываясь от осколков раскалённого метала, бросился вдоль траншей, поддержать боевой дух оставшихся взводных и мужество рядовых своей роты. Трассирующие пули немцев прочёркивали, оранжевые-малиновые строчки, поднимали кремнистые вихры мёрзлой земли; щёлкали по каменистым насыпям брустверов, отскакивая от булыг, как брошенные окурки. Но Танкаев ловко прижимаясь к стенкам траншей, пригибая корпус к земле, перескакивая через трупы, сквозь пули домчался до пулемётного гнезда третьего взвода, погибшего старшего лейтенанта Кравчука. Магомед уже видел пулемётный расчёт, стрелков, густо залёгших за щербатым бруствером, когда нежданно напоролся на повороте на двух солдат из своей роты. Тут же признал их: Сысоев и Гавришев. Оба были легко ранены; лица цвета олова – чугуна, в запавших глазах плескался неудержимый страх. Бойцы замешкались в нерешительности, столкнувшись, лоб в лоб с командиром. Было видно: сейчас дрогнут и побегут. Дикое, напряжённое до предела молчание, растерянные взгляды не сулили устойчивости…Одержимые паникой бойцы, попытались шарахнуться в переды, обойдя командира. Но железная рука Магомеда схватила за ворот одного из них, припечатала к брустверу.