Солдаты Рейнхардта, все из Швабии, приступают к этому делу. Полковник борется с противником его же оружием: точностью и хитростью. 1-й батальон майора Ортлиба и 3-й — под командованием капитана Винцена — разбиваются на три ударно-штурмовые роты каждый. В каждой — по тяжелому пулемету, по одному противотанковому орудию, по одному пехотному орудию, а для уличных боев — по одной легкой полевой гаубице.
Выступать — в направлении с севера на юг. План города разбит на сектора. Каждая рота имеет задачу продвигаться только по отведенной ей улице с севера на юг, и только до известной разграничительной линии, проведенной через весь план города с запада на восток: линии А, В, С, D.
Затем — зачистка всего квартала и соединение с ротами-соседями. На этих линиях приходится стоять и ждать до тех пор, пока соседи не выйдут на ту же высоту и штаб полка не отдаст приказ на продолжение атаки. Таким образом, все шесть рот ведут бои всегда на одной высоте.
Та рота, которая быстрее продвинется вперед, не может быть атакована противником с фланга. За счет этого ход боев в безбрежном лабиринте домов и улиц всегда и надежно контролировался командованием. После того как роты 1-го и 3-го батальонов освобождают свой квартал, Рейнхардт тотчас же приказывает шести ударным клиньям ещё раз выдвинуться. Они должны «собрать урожай» и обыскать дома поблочно, с крыш до подвалов. Все гражданские лица, в том числе дети и женщины, выводились из зоны боевых действий к определенным сборным пунктам. Те, кто не в состоянии бросить гранату или вести огонь из автомата, остается в домах в тылу штурмовых ударных групп. Роты, ведущие бой впереди, должны держать тыл свободным.
План срабатывает. Наверное, благодаря ему Ростов был взят так быстро: в ходе 50-часовых упорных и жестоких боев.
Генерал Рейнхардт докладывает в своем донесении: «Бои за центр города Ростова были беспощадными. Защитники его в плен не сдавались, дрались до последнего, вели огонь будучи раненными или, если оставались в нашем тылу, в том числе из укрытий, пока не убьют. Наших раненых мы укладывали в бронетранспортерах и охраняли;
если мы не успевали этого сделать, то находили их заколотыми или забитыми насмерть».
Самые тяжелые бои — на Таганрогской улице, ведущей прямо к въезду на мост через Дон. Здесь атаки неоднократно захлебываются, так как невозможно нейтрализовать хорошо замаскированных пулеметчиков НКВД.
«Бюзинг!» — кричит Рейнхардт. Обер-лейтенант, командир 13-й роты ползком пробирается к полковнику. Рейнхардт показывает на балкон третьего этажа: «Вон там, Бюзинг, балкон с оранжевым ящиком. Только что там взметнулась пыль. Там Иван залег. Сними его!» Бюзинг отпрыгивает назад к своему орудию. «Огонь!» — и после второго выстрела балкон падает вниз.
В старом городе и в квартале, где расположен речной порт, дела становятся хуже некуда. До этого места в улицах ещё можно было как-то сориентироваться, но здесь они смыкаются с лабиринтом извилистых переулков. Там не поставишь орудия да и с пулеметом не очень-то развернешься.
Ближний бой! Подползаешь вплотную к окнам подвальных помещений, дверь, угол дома — вот они. Чувствуешь дыхание вражеского солдата. Слышишь, как он передергивает затвор своего карабина, слышишь с бьющимся сердцем, как он перешептывается с соседом. Автомат сжимаешь крепче. Поднимаешь чуть выше. Очередь. И снова — в укрытие. Деревянные дома горят. Едкий дым мешает вести бой, несмотря на благоприятное направление ветра, относящее дым к Дону. Когда, наконец, достигнута линия D, становится темно. Лишь какая-то пара сотен метров отделяет роты пехотинцев от боевых групп танковых частей на северном берегу Дона по обе стороны моста и дороги на Батайск. Опускается ночь, солдаты лежат меж деревянных сараев, складов, куч мусора. Пулеметный огонь вспарывает своим лаем тишину ночи. Трассирующие пули на доли секунды освещают снова и снова немыслимый «пейзаж», ярко, как днем.
25 июля ни свет ни заря штурмовые роты 125-й пехотной дивизии снова идут в атаку. Но вдруг дело у них идет легко. Последние подразделения противника, располагавшиеся на берегу реки, ночью отошли за Дон. В 5.30 все штурмовые роты полка выходят к Дону. Тем самым Ростов оказывается в наших руках.
Но Ростов приобретает свое значение как ворота на Кавказ только тогда, когда в наших руках оказывается путь к ним: и мост через Дон, и заключительные шесть километров по плотине, проходящей по заболоченной местности, смыкающейся с мостом на Батайск. За Батайском — равнина, свободный простор для рывка на юг, к Кавказу. Этот путь к воротам окончательно открывают «бранденбуржцы», эти овеянные тайной необычайно отважные отряды отчаянных добровольцев2. Удается самое важное: заполучить мосты перед Батайском, прежде всего трехкилометровый виадук на южном берегу Дона, состоявший из множества маленьких мостов и по которому единственная дорога вела на юг.