В докладе от 6 ноября 1944 года Сталин вновь остается верен себе – в его речь вплетена шутка: «Советские люди ненавидят немецких захватчиков не потому, что они люди чужой нации, а потому, что они принесли нашему народу и всем свободолюбивым народам неисчислимые бедствия и страдания. В нашем народе издавна говорят: “Не за то волка бьют, что он сер, а за то, что он овцу съел”». И снова – дружный смех в зале.
Американский дипломат Аверелл Гарриман рассказывал, что впервые он попал на русскую землю еще восьмилетним мальчиком во время одного из больших путешествий, в которое родители взяли его с собой. Семья Гарриманов высадилась тогда ненадолго на западном берегу Берингова пролива. Когда впоследствии Гарриман рассказал в Кремле об этом приключении, добавив, что ни у кого из них не было визы, Сталин заметил:
– Теперь бы вам это не удалось…
В ноябре 1943 года на Тегеранской конференции после заседания состоялся обед, на котором Сталин и Черчилль обменивались «любезностями». Рузвельт же, сославшись на усталость, удалился. Но диалог между руководителями России и Великобритании не утратил своей остроты.
Черчилль: «Я полагаю, что Бог на нашей стороне. Во всяком случае я сделал все для того, чтобы он стал нашим верным союзником…»
Сталин: «Ну а дьявол, разумеется, на моей стороне. Потому что, конечно же, каждый знает, что дьявол – коммунист. А Бог, несомненно, добропорядочный консерватор…»
На той же Тегеранской конференции глава британского Генштаба провозгласил тост, в котором сказал, что главную тяжесть войны с Гитлером несет Англия, что ее граждане пострадали сильнее всего от немецких бомбежек, что победа уже показалась на горизонте исключительно благодаря храбрости английских воинов. Повисла неловкая пауза. Все присутствующие прекрасно знали кто на самом деле бьет сейчас фашистов. Рассказывать про жесточайшие бои нашей армии с гитлеровцами на Восточном фронте не требовалось. Сталин поднялся с бокалом в руке и сказал, что хочет поддержать тост британского командира:
– Господин генерал забыл упомянуть о вкладе Североамериканских Соединенных Штатов. Эта война – война техники, сложных вооружений. Господин Рузвельт выпускает до десяти тысяч истребителей и бомбардировщиков ежемесячно. Британия дает только три тысячи. Мы ценим, что часть этих машин поступает в СССР. Это помогает Красной армии двигаться к Победе. За эту помощь я и хотел бы выпить!
Там же Черчилль попал в такой конфуз: «Обедали мы у Сталина, в узкой компании… Было довольно весело, предлагалось много тостов… Сталин, как рассказывает Гопкинс, сильно меня «поддразнивал», но я принимал это спокойно. До тех пор, пока маршал в шутливом тоне не затронул серьёзного и даже жуткого вопроса наказания немцев. Германский генеральный штаб, сказал он, должен быть ликвидирован. Вся сила могущественных армий Гитлера зависит примерно от 50 тысяч офицеров и специалистов. Если этих людей выловить и расстрелять после войны, военная мощь Германии будет уничтожена с корнем. Здесь я счёл нужным сказать: «Английский парламент и общественное мнение никогда не потерпят массовых казней. Даже если в период военного возбуждения и будет дозволено начать их, английский парламент и общественное мнение после первой же массовой бойни решительно выступят против тех, кто несёт за это ответственность. Советские представители не должна заблуждаться на этот счёт».
Однако Сталин, быть может, только шутки ради продолжал говорить на эту тему. «50 тысяч, – сказал он, – должны быть расстреляны». Я очень рассердился. «Я предпочёл бы – сказал я, – чтобы меня тут же вывели в этот сад и самого расстреляли, чем согласиться запятнать свою честь и честь своей страны подобным позором».
Тогда вмешался президент США. Он внёс компромиссное предложение. Надо расстрелять не 50 тысяч, а только 49 тысяч человек…»
Черчилль психанул: «Здесь я не выдержал, встал из-за стола и ушёл в соседнюю комнату, где царил полумрак. Я не пробыл там и минуты, как почувствовал, что кто-то хлопнул меня сзади руками по плечам. Это были Сталин и Молотов; оба они широко улыбались и с живостью заявили, что они просто шутили и что ничего серьёзного они и не думали. Сталин бывает обаятелен, когда он того хочет, и мне никогда не приходилось видеть, чтобы он проявлял это в такой степени, как в этот момент. Хотя в то время – как и сейчас – я не вполне был уверен, что все это была шутка и что за ней не скрывалось серьёзного намерения, я согласился вернуться к столу, и остальная часть вечера прошла очень приятно». Чёрный юмор в конце войны? Для нервной разрядки – вероятно, дело необходимое.
2. Других писателей у меня для вас нет
Узнав о разногласиях между писателями Фединым и Шолоховым, Сталин пригласил их в Кремль. Усадил за стол и начал мирить.
– В интересах советской литературы прошу вас помириться и подать друг другу руки.
Писатели молчат.
– Я прошу вас! – настаивает Сталин.
Писатели упорствуют.
– Сталин вас просит! – уже жестче говорит Иосиф Виссарионович.
Литераторы встают и нехотя протягивают друг другу руки.