Сталин совершил пять успешных побегов из царской ссылки. «Каким образом грузин, едва говорящий по-русски, впервые попавший в Россию да еще и в Сибирь, без каких-либо связей, лютой зимой так легко бежит из ссылки?» — вопрошал некий журналист на страницах сегодняшней либеральной печати. (Не подозревая, что хоть и говорил Сталин с акцентом, но русский язык знал великолепно, намного лучше самого журналюги.) Он уверен: Сталину как своему тайному агенту помогали жандармы.
Интересное мнение автора книги «Великий псевдоним» B. C. Похлебкина о том, почему, «несмотря на весь свой „капказский“ вид и вопреки акценту, Сталину удавались его дерзкие побеги из самых отдаленных углов Российской империи». Похлебкин утверждал: «Он знал народ, и народ, чувствуя это, был на его стороне…».
Писатель продолжает:
«Сталин, используя интуитивно и сознательно некоторые черты русского характера, умел располагать к себе ямщиков на сибирских трактах. Он не старался их упрашивать скрыть его от полиции обещаниями вознаградить, не сулил как барин „дать на чай“. Т. е. всячески избегал, чтобы его воспринимали как человека, хотевшего „подкупить“, сделать что-то недозволенное за взятку, ибо хорошо понимал, как оскорбляли такие предложения открытых, наивных, честных, простых русских провинциальных людей. Он честно говорил ямщикам, что денег у него нет, но пара штофов водки, к счастью, имеется, и предлагал платить по „аршину водки“ за каждый прогон между населенными пунктами… Ямщик со смехом начинал уверять этого явно нерусского, инородца, что водку меряют ведрами, а не аршинами. Тогда Сталин вытаскивал из-за голенища деревянный аршин — досочку длиной 71 см, доставал из мешочка металлические чарочки, плотно уставлял ими аршин, наливал в них водку и показывал на практике, как он понимал „аршин водки“. Это вызывало всеобщий смех, веселье, поскольку все это было как-то ново, необычно и приятно „тормошило“ русского человека в обстановке серости и обыденности провинциальной жизни. Главное же — такой подход превращал взятку из „подачки“ и „подкупа“ в товарищескую игру, лишал всю эту сделку ее смущавшего людей неприличия, создавая ситуацию товарищеской шутки, азарта и дружеского взаимодействия. Нередко уже второй или третий „аршин водки“ распивался совместно. „И откуда ты взялся, такой веселый парень! — говорили ямщики, не без сожаления расставаясь с необычным пассажиром. — Приезжай к нам еще!“»
Отрывок почерпнут из «Ветра истории» Ф. Чуева. Он не вполне юмористический, хотя можно себе представить улыбку Сталина, имевшего отношение к продолжению сей конфузии.
Государь император Александр III согрешил с особой низкого звания, каковую, паче чаяния, родится ребенок, попросил ему о том сообщить. В срок получил он известие: родился мальчик. Пришло высочайшее повеление: «Отроку дать имя Сергий, отчество мое, фамилия по прозвищу». Надо сказать, что прозвище у императора было Миротворец. Так и получился Сергей Александрович Миротворцев.
В тридцатых годах прошлого столетия эта история каким-то образом всплыла на поверхность и кому-то в НКВД взбрело в голову арестовать «августейшего наследника». Хотя наследником, да еще августейшим он считаться не мог, т. к. являлся внебрачным отпрыском любвеобильного папаши. Словом, документы о «криминальной» родословной легли на стол Сталина, и вождь наложил резолюцию:
«Он не виноват, что его отец был такой бл…дун».
С. А. Миротворцев стал доктором наук, профессором и даже лауреатом учрежденной в 1939 г. Сталинской премии. (Есть версия, что это был другой Миротворцев — Сергей Романович, известный русский, советский хирург, действительный член Академии медицинских наук.)
Поэт-одессит С. Ю. Олендер в 1926 г. перебрался в Москву, где написал стихотворение, в котором обругал одновременно Троцкого и Сталина. Между обоими деятелями, как известно, давно шла непримиримая борьба, особенно обострившаяся после смерти Ленина. Отнес поэт стихи в «Комсомолку», сотрудником которой, кстати, вскоре сам стал. Они попали к Надежде Аллилуевой. Олендер не знал, что она жена Сталина, хотя слышал, что ее муж работает в Центральном Комитете партии.
Через несколько дней поэту кто-то звонит и представляется Картлинским. Говорит, что ему непонятна позиция: ругать одинаково как Троцкого, так и Сталина.
— Да, они мне оба не нравятся, — с вызовом ответил Олендер. Видимо, принятая им поза огульного отрицания и охаивания, желание возвыситься над происходившей в стране нешуточной идейной схваткой, сильно задели собеседника.
— Похоже, вы возомнили себя советским Лермонтовым? Так запомните, что Олендер не Лермонтов, а Сталин не Николай I, — так же нелюбезно заявил ему невидимый собеседник, прекращая выяснение отношений.
Олендеру все это показалось смешным. Но когда он узнал, что «Картлинский» — это один из дореволюционных псевдонимов И. В. Сталина, ему стало совсем не смешно. Однако слава, идентичная славе великого русского поэта обошла его стороной. Никуда его не вызывали, никаких мер против него не предпринимали. Кропал вирши, помер своей смертью в 1969-м.