Сталин против рептилоидов

А на улице, когда они с Незабудкой уже шли к автомобилю, из подвального окна, выскочила и пробежала перед ними чёрная кошка.

– Стойте, – сказала Ракель Самуиловна, хватая Свирида за рукав. – Давайте обойдём вон там.

– Товарищ Катя, – с укором и насмешкой глядя на неё говорил оперуполномоченный, – вы ж партийный человек, а в предрассудки верите. Что там у вас в голове?

– Нормально, у меня всё в голове, – настаивала красавица. – Может это и суеверия, а может, и нет. Если нет – то, и волноваться не о чем, а если да – то, и предосторожность не помешает.

– Ну, раз вы такая тревожная, то я первый пройду. – Сказал Свирид и пошёл к машине.

– Глупо, – только и успела сказать Ракель Самуиловна, и пошла за ним. И едко спрашивала. – А вы знаете, что-нибудь про ослов?

– Про кого? – Не понял Свирид, открывая ей дверь.

– Про осликов, это животные такие. С ушками.

– А, это, на котором Христос въехал в Иерусалим?

– Да, на нём. Так вот, эти животные считаются самыми упрямыми.

– А к чему это вы начали здесь про ослов с утра пораньше? – Спросил Тыжных и с подозрением покосился на неё, одновременно заводя мотор.

– А к тому, товарищ Тыжных, что вы упрямством своим переупрямите самое упрямое животное. – С улыбкой сказал Ракель Самуиловна.

– Ага, ну понятно. – Произнёс он, выруливая от бордюра. – А знаете, вот была у нас в деревне одна корова однорогая…

– Уже знаю, Падлой звали, она мне скоро как родная будет, просила же не сравнивать эту вашу Падлу со мной ни по каким критериям. – Заносчиво и насмешливо говорила Ракель Самуиловна, доставая последнюю папиросу.

– А я, может, и не сравнивал вас с ней, хотя будь вы коровой, были бы ейной родной сестрой и тоже бы по крышам курятников скакали бы.

– Дурень, – беззлобно сказала красавица и закурила.

– Может и дурень, а вот знаю, что табак натощак курить вредно. – Ухмылялся Тыжных. – Не то, что некоторое умные.

– А, вы уже и не только в коровах разберетесь, вы ещё и доктор? – Язвила Ракель Самуиловна, выпуская в Свирида дым.

– Да я не доктор конечно, но наш фельдшер полковой так и говорил: «Товарищи, пока с утра не порубаете, махра, махорка, – враг, не хуже Врагеля».

Автомобиль катил по залитым утренним солнцем пустынным улицам Москвы. Товарищ Незабудка, молчала, папироску не выбросила, несмотря на рекомендации компетентного Свирида в вопросах утреннего курения. Она поглядела на него и спросила:

– А где вы ослов видели, или они у вас в деревне водятся, вместе с однорогими коровами?

– Зачем в деревне, я ослов в Крыму видал. – Отвечал товарищ Тыжных и добавлял со знанием дела. – Серые они и мелкие, словно мерина недокормленные. И хвост у них не как у лошади, не хвост, а паскудвсто некрасивое.

– О, так вы отдыхали в Крыму? – Удивилась красавица.

– Отдыхали, – кивал Свирид, – неплохо отдохнули. Только снег шёл мальца, а так славно отдохнули.

– И где вы там отдыхали? В снегу-то?

– Ну, так наш полк был придан седьмой пехотной дивизии, мы как Сиваш форсировали, так дивизия завязла в боях, там офицерьё сплошное стояло, а мы их по берегу обошли и пошли сразу на Симферополь, почти без боёв шли, там я ослов и видел. Там и отдыхали, а потом на Ялту пошли, там вообще две недели стояли, аж до конца января. Там я и отъелся, и рана моя до конца зарубцевалась, и коня подлечил, и вшей почитай подчистую вывел. В общем, хорошо отдохнули. А харч какой был, о! Баранина! А потом там и обмундирование новое получили, со Врангелевских складов. Отлично обмундирование, английское. Китель у меня был офицерский. Его потом шрапнелью порвало в Польскую, жалко было.

Тыжных, этот мальчишка рассказывал ей это так, как будто он не на войне был, а катался по лучшим курортам Европы. Он улыбался, вспоминая Крым так, словно это лучшее воспоминание в его жизни. Ракель Самуиловна смотрела на его правую веснушчатую щёку и поняла, что, за всю свою жизнь этот крепкий деревенский парень ничего лучше и не видел, чем этот зимний отдых в Крыму.

– А сколько вам лет, Свирид? – Спросил она.

– Так двадцать второй уже. – Важно сообщи он.

– Двадцать второй уже? – Переспросила она.

Он только кивнул в ответ.

– А сколько лет вы воюете?

– Сколько? Да ещё с девятнадцатого начал, под Царицыным. Служил тогда у товарища Жлобы в Стальной дивизии. Но там повоевал немного, контузило меня. А потом мне коня доверили, – говорил он с гордостью, – попал я Первую конную, начинал на Волге, затем Дон и Кубань. Потом Донбасс, Крым, Польша. А потом Туркестан проклятущий, ох, как меня жара донимала, мы там за басмачами гонялись, за Джунаид-ханом.

– А где это?

– В Хорезме.

– И как там? В Хорезме?

– Пылища, электричества нет, зато фрукты разные, дыни, яблоки. А девки, все лица за тряпки прячут до свадьбы. Отсталый люд, никакого классового самосознания нету. А потом, полгода назад, меня сюда по партийной разнарядке направили.

«Вот и всё, что видел этот конопатый мальчишка за свою жизнь: нищую деревню с коровой Падлой и страшную войну», – подумал Ракель Самуиловна глядя на него.