Сталин против рептилоидов (СИ)

— Ну конечно, кто ж её не знает. Она часто ко мне заходит. Очень приличная дама, не чета всем остальным, как вы изволили выразиться, шкурам, видать, она из старорежимных.

— И чем же она лучше остальных шкур? — спросил огромный.

— Так всем, ну… кокаин прилюдно не жрёт, по иностранному говорит, вусмерть не упивается и потом подол пред гостями не задирает. Ни разу не сбегала, за стол не заплатив. Я о ней ничего плохого сказать не могу. В высшей степени порядочная шкура.

— А как из себя она?

— Роскошная женщина. Вся такая она… Вся из себя, и тут, — гражданин нэпман стал показывать какая товарищ Незабудка в разных места. — И тут, и везде. Волосы чёрные, глаза серые, лицом вылитая Вера Холодная и даже лучше. Чистый мармелад Абрикосова. Клубничный.

— А фамилию её знаешь?

— И фамилия у неё удивительная, Незабудка её фамилия.

— Незабудка? — уточнил великан.

— Да, Незабудка.

— Значит мурка вся из себя, тугая да натёртая? — спрашивал мелкий. — Почти что цаца, вся на фендикосах?

— Ни с кем не спутаете.

— Погоняло есть у неё? — продолжал разговор огромный человек. — Кто её сторожит? Кот есть?

— Погонял не знаю, кота нет, не видел, всегда одна ходит.

— Метины есть у неё? — спросил огромный.

— Что, простите?

— Ну, шрамы, может зуб выбит, может наколки. Может руки резаные.

— Не припоминаю. Ничего такого нет, вроде… — гражданин Вилько напрягал память пытаясь вспомнить. — Вроде… Вроде нет… не помню Да нет вроде…

— Вроде-вроде… — загундосил мелкий задумчиво. — Вроде, Володи, который вроде был Кондрата брат, который вроде был на кобыле женат, у которой, вроде, ревнивый конь был, который вроде как Кондрата убил, когда тот, вроде, кобыле кормилицу мыл. Ты не отныривай, окунь ты сортирный, вспоминай! Чё, не можешь вспомнить есть ли у лярвы приметины? Может бланш у неё или об ляжку ей бычок для смеха тушил кто?

— Да я не отныриваю, товарищи, просто не могу вспомнить. Да нет же ничего такого, хотя… — Серафим Вилько вспомнил разговоры, что ходили вокруг Ракель Самуиловны, — вы знаете, некоторые товарищи говорили, что у неё там всё сбрито.

— Да где там-то? — не унимался мелкий бандит. — И чё сбрито?

— Там, — ресторатор для верности указал пальцем вниз. — Всё сбрито. Как у жён монгольских воинов.

— А не брешешь? — не верил великан. — С чего бы ей свою кулебяку волосатую брить-то? Для форса? Или может от вшей.

— Товарищи, ну какие у неё вши, — уверял нэпман, — говорю же, женщина чистый мармелад. Для форса брила, для красоты.

— Может брехня это? — продолжал не верить в такое огромный бандит. — Ты сам видел, что там всё побрито?

— Нет, — мотал головой Вилько, — так говорят.

— Говорят, — передразнил его мелкий, — говорят, что в Туле комсомольцы попа в очко надули, он летал, крестился, сапогами за крест зацепился. А чё сам не посмотрел, бритая она или нет?

— Товарищи, — Вилько готов был смеяться, — товарищи, ну как я мог поглядеть у неё что-нибудь, когда она за приём брала больше чем мой проктолог, в три раза. Она с клиента просила три червонца!

— Брешешь.

— Брешешь, — одновременно сказали МУРовцы.

— Да это все знают, вся Москва об этом говорит, ну товарищи! — Вилько развёл руками. Даже улыбнулся от их некомпетентности.

Бандиты-МУРовцы помолчали, переваривая информацию и мелкий сказал:

— Слышь, Жирный, в Москве денег больше чем мы думали, может, соберём коллектив из приезжих шмар и начнём делать туры по Москве? Треску меньше — лавёх больше, а?

— Закройся Чапа, слышь, нэпман, а где у тебя телефон?

— Товарищи, телефона у меня нет, никак не могу пробить, ни за какие деньги вперёд очереди не дают, ближайший телефон в аптеке, у нэпмана Шварца. Как выйдете, так направо через два дома она и будет.

Не прощаясь, МУРовцы повернулись и пошли к выходу. А гражданин Вилько, вздохнул с облегчением, во-первых: потому что они ушли, а во-вторых: потому, что они пошли к Шварцу, пусть и аптекарь с ними пообщается. Не одному же ресторатору помогать органам. Пусть аптекарь тоже поучаствует.

Ну, а деньги, деньги дело наживное. Это гражданин Вилько знал наверняка.

Как только МУРовцы вышли на улицу, наглый и маленький Чапыга, схватил необъятный локоть Жирного, и загнусавил:

— Давай дербанить.

— Чего? — Не обращал внимания великан на Чапу, как шел, так и шёл.

А Чапа почти висел у него на руке и чернел от злости.

— Чё — чего, чё — чего, лавэ давай дербанить!

Тут же завёлся мотор у автомобиля, который стоял прямо у входа в ресторан, и авто покатилось рядом с ними на малой скорости, но МУРовцы на автомобиль внимания не обращали:

— Какое ещё лавэ? — грохотал Жирный.

— Да то лавэ, что я у нэпмана наштырил.

— Ты, прям, наштырил?

— Я! А то кто же? Ты что ли?

Великан стряхнул с руки мелкого и уставился на него свирепо:

— Прибью, сявка.

— Попробуй, комод ты говорящий, — не испугался Чапа, и в руке его сверкнул нож, финский, заточки бритвенной, — давай, рискни, я ливер тебе прямо тут на бордюр выпущу.

Машина остановилась, и из неё высунулось худое и жёлтое лицо, с острыми глазами под кепкой, и обладатель жёлтого лица сипло крикнул:

— Чапа, Жирный, а ну угомонитесь, на вас все фраера смотрят, вы чё тут балаган устроили?