Сталин против рептилоидов

Они выпили понемногу водки. И товарищ Незабудка стала плакать, а Свирид стал страдать от этого, и чтобы как-то отвлечь её, он спросил:

— Ну а Вы как зельца наелись, куда поехали потом?

— Дождалась следующего поезда и поехала в Дрезден, — сказала Ракель Самуиловна, вытирая слёзы.

— Непонятно, — Тыжных смотрел на неё и хмурился даже, — зачем с поезда тогда слезали?

— Не знаю, просто почувствовала, что это мне нужно. — Сказал Ракель Самуиловна, принимаясь за еду, которая после водочки уже не казалась ей столь несъедобной.

— Просто почувствовала, — повторил Свирид с усмешкой, — у нас в деревне была одна корова…

— Её звали Падла, и она была однорогая — догадалась красавица.

— Угу, точно! Так вот она как-то зашла во двор моего соседа, по поленнице залезла на курятник, проломила крышу и провалилась во внутря. Убила до смерти петуха хорошего, лучшего в деревне запевалу, и подавила двух куриц, их резать пришлось. Выбила дверь курятника, разбила в щепу, и сбежала. Вот и сосед хотел у нее спросить, когда гонялся за ней с дрыном: «Вот за каким конём тебя туда чёрт понёс?» А она бы ему так и ответила: «Не знаю, просто почувствовала, что мне это нужно».

Товарищ Незабудка сначала, может, и хотела улыбнуться. Но потом подумала и сказала, глядя на товарища Тыжных с прищуром и поджимая губы:

— Знаете, что товарищ Тыжных, мне эти ваши эзоповские аллегории кажутся неуместными.

— Чего-чего? — Не понял половину слов Свирид.

— Да ничего, просто все эти ваши деревенско-пасторальные параллели между мной и коровой Падлой полагаю оскорбительными.

— А! — всё равно только по тону её он догадался, что она не довольна из-за коровы.

— И купите мне ещё водки — потребовала красавица.

— А вы здоровы водку-то трескать — не торопился покупать он.

— Вам денег жалко, что ли?

— Да чего мне их жалеть? Нет, не жалко. Я в кармане у бандита полтора годовых оклада нашёл, могу тут у них всю водку купить. Просто боюсь, что налакаетесь вы допьяна.

— А вы, что, боитесь пьяных женщин? — Ракель Самуиловна глядела на него с усмешкой.

— Я боюсь только погибнуть за понюх табака, по-глупому, а остального я ничего не боюсь, товарищ Незабудка.

— Так идите и купите мне водки, храбрец, и зовите меня товарищ Катя. Так меня в молодости звали, и товарищ Арнольд меня так звал.

Они вышли из столовой, когда на горячие улицы Москвы уже опустились сумерки. И когда они сели в машину, в здании почты, напротив, за стеклянной витриной, гражданин с жёлтым лицом раздражённо бросил трубку. Ещё бы ему не раздражаться, если он в течение часа не мог дозвониться. Нужный ему номер всё не отвечал и не отвечал. А секретарь по другому номеру, меланхолично сообщал, что руководитель приказал ни с кем его не соединять и точка. И тут человек с жёлтым лицом увидал, как из столовой напротив вышла эта парочка и уселась в авто. Он кинул трубку, и, распугивая последних посетителей почтового отделения, кинулся на улицу. Завёл мотор, включил фары и помчался за улетавшим в ночь стареньким «Фордом». Ну а что он в этой ситуации ещё должен был делать?

Глава 14

Телефон, это мерзкое изобретение, просто не затыкался. Дребезжал и дребезжал. Товарищ Толмачёв наглухо закрыл уши перепонкой, но звон этого адского агрегата в виде тонких вибраций проникал в мозг через стол, через пол, через кресло. И — доставал, докучал, выводил из себя, заставляя мозг посылать сигналы в железы, которые, в свою очередь, выплескивали в организм страшные гормоны ярости, которые, выходя через кожу, наполняли комнату стойким запахом тревоги… ну для тех кто, конечно, разбирался в запахах.

И тут случилось то, что не должно было случиться. В кабинет — постучались! И стучались не так, как стучался секретарь. Стучались долго и настойчиво, а иначе Владимир Николаевич и не услышал бы.

— Да, — сказал Толмачёв, надеясь на хорошие новости, — входите!

Но увидев серьёзные физиономии вошедших, он понял, что хороших новостей ему придётся ещё подождать.

Он сидел, молчал, ждал, пока они заговорят, а пришедшие милиционеры тоже не начинали разговора.

— Ну, — наконец не выдержал Владимир Николаевич, вставая из-за стола. — Где Эгунд?

— Товарищ Толмачёв… — начал старшина.

— Я товарищ Толмачёв, — сказал Владимир Николаевич, подходя ближе.

— Гражданин Эгунд оказал сопротивление — сухо сказал старшина.

— Сопротивление? — Уточнил Толмачёв, и, не сдержавшись, оскалился.

— Да и шофёр его тоже. — Отвечал старший милиционер медленно и, борясь с собой, чтобы не выскочить из кабинета. — Мы им… а они первые за оружие взялись.

— И шофёр, значит, тоже? — Владимир Николаевич уже решил, что сейчас разорвёт кому-то из них горло, он просто не решил ещё — кому. Просто он не хотел, чтобы был заляпан ковёр, или обивка дивана или обои. Он думал, как лучше сделать это, чтобы ничего не испачкать.

И в это мгновение в кабинет вошёл секретарь. Вошёл без стука и без разрешения, молча, без полупоклона и почтения он протянул товарищу Толмачёву бумагу. Не поглядел ему в глаза, а сразу повернулся и вышел.