Сталин против рептилоидов

Ракель Самуиловна сидела в машине глядя себе на колени. Шляпка с вуалью закрывала почти половину её прекрасного лица. А товарищ Тыжных сидел за рулём нахмурившись и сдвинув фуражку на затылок. Московские улицы были забиты транспортом, гужевым и моторным, звенели трамваи и суетились граждане пешеходы, отчаянно пытаясь погибнуть под колёсами. Что думала товарищ Незабудка, Свирид не знал, а сам он старался не думать — любые размышления сразу возвращали его к мысли об Арнольде. Он просто искал почту, чтобы оттуда позвонить товарищу Эгунду. А потом он собирался отвезти Ракель Самуиловну к себе. В свою коморку, пусть может и убогую, в которую стыдно привести женщину. Где вместо умывальника с горячей водой и ванной — ведро с водой и таз, где нет кровати, а только солдатская тахта из ящиков, накрытых шинелью. Где на маленьком столе вместо скатерти вчерашние газеты, которые можно читать во время скромного ужина. Но зато это место было абсолютно безопасно.

Наконец он нашёл почту, и припарковал авто. Выключил мотор и сказал тоном, не терпящим возражений:

— Со мной пойдёте, в машине не останетесь.

А она и не возражала, послушно без слов вышла из машины, и пошла с ним на почту. Стояла рядом с ним тихая, словно побитая.

Эгунд оказался на месте. И он уже был в курсе.

— Товарищ Эгунд, это товарищ Тыжных… Так точно, живы и я и она. Ранений нет… Нет, Арнольда убили ножом… Это не МУРовцы, товарищ Эгунд. Я в кармане у них нашёл пачку денег и кастет и кистень, МУРовцы с таким не ходят… Так точно, серьёзность вопроса осознаю… Так точно, иллюзий не имею… Тихое место имеется. Есть, товарищ Эгунд. Есть позвонить в восемь утра.

Он повесил трубку. Она стояла и ждала, что он скажет. И он обрисовал ситуацию:

— Завтра, если не будете нужны, мы уедем. Я поеду с вами до дома. Товарищ Эгунд приказал звонить с утра. А сейчас, приказал вас покормить. У меня из еды только хлеб, чеснок и чай с сахаром. Так что нужно найти столовую.

Столовую одну, хорошую, он знал. И была она неподалёку. Там, в суете, среди питающегося пролетариата они выбрали стол в углу — такой, от которого был виден вход. И пока товарищ Тыжных стоял у раздачи, Ракель Самуиловна салфеткой из резаной газеты протёрла столешницу и убрала со стола грязную посуду. Тыжных решил не мелочиться и покормить товарища Незабудку высококалорийной едой. Себе он взял простою варёную картошку с жареным луком, ну а ей — королевские макароны, и божественный зельц. Макароны, правда, были холодноватые, утренние, а зельц чуть заветренный. Но кто будет обращать внимание на такие мелочи, когда перед ним лежат в тарелке этакие деликатесы! Ещё он взял белого хлеба, тоже нарезанного ещё с утра, и так и лежавшего на раздаче не тронутым из-за дороговизны. И ещё — удивительный, очень полезный для пищеварения (если верить рекламному плакату) компот из вяленых груш и яблок.

Всё это товарищ Тыжных почти с гордостью расставлял перед товарищем Незабудкой, будучи абсолютно уверенный в том, что уж такое-то угощение не заставит красавицу воротить нос. Ракель Самуиловна взяла оловянную ложку и, проявляя удивительную буржуазную брезгливость, протёрла её салфеткой — резаной газетой. Товарищ Свирид с нарочитой пролетарской небрежностью повторять её действия не стал, а принялся с огромным аппетитом есть горячую картошку с хлебом. А Ракель Самуиловна стала аккуратно тыкать ложкой в серый квадратный кусок чего-то загадочного, гордо именуемого зельцем. Потом подняла глаза на Свирида и спросила:

— А это что?

— Кушайте, не бойтесь, это мясо, немецкий рецепт. Тут поваром работает пленный германец, ещё с империалистической. Это роскошно вкусная вещь, называется зельц.

— Это — зельц⁈

— Ага, он. — кивнул Свирид, беспощадно уминая свою незатейливую еду.

— Знаете, товарищ Тыжных, однажды я ехала из Мюнхена в Дрезден.

Товарищ Тыжных перестал жевать от таких непонятных слов.

— На поезде — продолжала Ракель Самуиловна. — Ехала одна, и мне вдруг захотелось сойти с поезда, хотя я ещё не приехала. И я сошла в одном маленьком, удивительно тихом, красивом городке, он назывался Цвикау. Было раннее утро, и работал только один ресторанчик, и в нём подавали одно только блюдо, для рабочих, что шли на работу, и это был зельц, и ещё пиво. Это было удивительно вкусно, и вот это, — она опять потыкала ложкой в серый квадратный кусочек, — совсем не похоже на тот зельц, что я ела в Цвикау.

— Зря вы барствуете, товарищ Незабудка, — сказал Тыжных, хищно поглядывая на серый советский пролетарский зельц, который был вообще не похож на правильный буржуйский зельц. — Кушайте, он очень полезный. А вам нужна питательная энергия. Нам в дорогу собираться ещё.

Она согласилась попробовать, съела кусочек. Потом ещё один, и макароны поела, а потом вдруг сказала:

— Свирид, купите мне водки. Тут продается, кажется.

— Водка — яд! — произнёс товарищ Тыжных.

— Немного, я хочу помянуть Арнольда.

Тут уж он не мог сопротивляться и встал.

— И себе тоже купите. Я одна пить не могу.