Сталин против рептилоидов

Он видел, как отъезжает автомобиль с каким-то пролетарием и красивой женщиной, похожей на ту, что им была нужна. А ещё он видел, что Чапа и Фельдшер как следует огребли, и еле плетутся, шатаясь, а двух других уродов и вовсе нету. Видимо их порешили. Сложив два и два, а складывать он умел, товарищ Ефрем пришёл к выводу, что ему отсюда лучше уехать, тем более, что вряд ли его кто-то упрекнёт, ведь он поехал вслед уезжавшему авто с бабёнкой, похожей на ту, что им нужна. Да, лучше уехать, а не возится с двумя залитыми кровью мерзавцами. Тем более что после этих двух залитых кровью товарищей ему бы ещё пришлось отмывать диваны от крови.

Недолго думая, товарищ Ефрем завёл мотор и, даже не взглянув в сторону Чапы и Фельдшера, покатил за товарищами Тыжных и Незабудкой.

— Да ты чё…! — только и смог выговорить Чапыга, отплёвываясь кровью и глядя, как уезжает авто Ефрема.

— Если он видел нас и уехал, — сказал Фельдшер, садясь на бордюр, — я его найду и выпотрошу.

— А ты чё, выживешь что ли? — удивлялся Чапа, садясь рядом.

— У меня, кажется, почка и диафрагма навылет. Могу выжить, если кровью не изойду — отвечал на редкость разговорчивый сегодня Фельдшер.

— А я — чё? — спросил Чапыга, кашлянул, и сплюнул кровью.

Фельдшер глянул на него глазом специалиста и сказал с большой долей скепсиса:

— Лёгкое на вылет. Судя по количеству крови, артерия не задета, но всё рано… Я бы на тебя не поставил.

— Ну, ты, знаешь… — Чапа ещё кашлянул… — как кореша поддержать, в натуре.

А Фельдшер его уже не слушал, он помахал рукой прохожему:

— Товарищ, товарищ!

Пролетарского вида прохожий тут же подбежал к ним:

— Товарищи, что с вами?

— Мы сотрудники УгРо. На нас напали бандиты. Найдите нам извозчика, нам надо в больницу.

— Я сейчас поищу, — обещал прохожий, собираясь уходить. — Держитесь.

— Стой! — окликнул его Чапа и достал из кармана комканую кучу окровавленных денег.

— Слышь, мужик, половина твоя будет, половина извозчика, давай пошустри, брат, пошустри, а то я тут лапти загну. Юшка из меня хлещет, аж смотреть жалко.

— Я сейчас, товарищи, держитесь.

— Держитесь, — передразнил его Чапа и собрался, было, прилечь.

Но Фельдшер глянул на него и сказал:

— Ляжешь — сдохнешь.

— Чё и лечь нельзя, ну чё за жизнь, а? Это всё паскуда эта! Шмальнула, падла, и первой же маслиной хлопнула меня. Лярву, тварь, найти нужно будет. Я шалаве наживьё рыло обглодаю сам. Первый раз меня подстрелили… и то баба. На куски порежу!

— Ты бы помолчал, Чапа, ты уже весь бордюр своею юшкой заплевал. Ты выживи ещё, прежде чем её искать будешь — Фельдшер замолчал и поморщился от боли.

Чапыга повесил голову и, пуская кровавую слюну изо рта, тихо произнёс:

— Надо уходить с этой должности, очень она хлопотная.

Глава 11

Эфраим Маркович смотрел на своего секретаря и наслаждался. Ему очень нравился запах этой самки, в хорошем смысле этого слова. Он сидел и принюхивался, едва сдерживался, чтобы язык не высовывать.

В его кругу такие отношения не поощрялись, так как считалось, что они мешают работе. Но всесильному Эфраиму Марковичу было можно. Кто бы ему запретил? Кто б осмелился ему запретить? Иногда он делал вид, что думает или поправляет пенсне, и не отвечал на её вопрос, только чтобы она поблагоухала ещё хоть немного в его кабинете. И тогда он прятал свои руки под столом и позволял мышцам расслабиться, и не держать нужную форму. И даже выпустить когти.

Раньше, когда царствовала золотая семья, таким, как Эфраим Маркович, приходилось жить за чертой оседлости, в нищете, и довольствоваться тем, что ему разрешали просто жить — без какого либо права размножаться, без права даже видеть самок, не то, что бы нюхать их. Но теперь… Теперь он был вторым лицом в этом огромном государстве. И мог себе позволить столько самок, сколько хотел. И одна из тех, что он хотел, была его секретарём, стояла перед ним сейчас, готовая выполнять его распоряжения, но в данный момент, к сожалению, не готовая к спариванию.

— Что? — наконец произнёс он, делая вид, что не расслышал.

— Он ждёт уже семь часов, — повторила Татьяна, глядя на него зелёными глазами. — Сказать, чтобы ещё ждал?

— Да ладно, пусть заходит. Надоел тебе, наверное, уже сидеть там.

— Надоел — она кивнула и сделала вид, что улыбается.

Улыбки у неё не получались никогда, не умела она улыбаться. Люди, видя её улыбку, думали, что она готовится напасть. Но Эфраиму Марковичу было плевать, что там думаю, какие-то люди. Всё его естество требовало жарких, — так, чтобы когти под кожу! — и влажных объятий, переплетённых тел и длительного изнуряющего спаривания. До конвульсий, до судорог. Но Татьяна сейчас даже за попытку приблизиться могла вырвать хороший клок шкуры. И Эфраим Маркович, понимая это, произнес, напрягая под столом мышцы, чтобы снова принять нужный вид:

— Запускай.

Человек вошел, кланяясь и кланяясь на каждом шагу. О том, чтобы протянуть руку и речи не было. Эфраим Маркович даже сесть ему не предложил. Таких как этот у него был десяток, а из этого десятка этот убогий был чуть ли не худшим.

— Ну, думаю, ты его видел, раз пришёл?