Сталин против рептилоидов

— При царизме меня вообще ничему не учили, а при советской власти меня учили только воевать да читать. А про дамские комнаты я и слыхом не слыхивал.

— Отойдите от двери и займитесь чем-нибудь.

— Да хватит вам, товарищ Незабудка, делайте свои дела, я от Вас теперь ни на шаг не отойду. Вот не было меня с вами — и вон Арнольд мёртвый лежит.

— Товарищ Тыжных, отойдите отсюда, иначе я просто буду стоять тут, и мы будем просто терять время — безапелляционным тоном говорила красавица.

— Вот была у нас такая корова одна в деревне, дура однорогая, хозяин её Падлой звал. Вот всё она упрямствовать любила, вот что б всегда всё по её было. — назидательно сказал Тыжных. — Так её паровоз сбил. Насмерть. Только ноги задние остались.

Он пошёл к комнате, Ракель Самуиловна наконец закрыла дверь дамской комнаты закатила глаза к небу, вернее, к потолку и сказала сама себе:

— Боже мой, деревенская непосредственность — это нечто! Он сравнил меня с однорогой коровой по имени Падла.

Она взглянула на себя в зеркало, хмуро и невесело, и поправила локон.

— Возможно, это деревенская форма флирта.

И тут ей в глаза бросилась её рука, вся в потёках крови убитого молодого человека, который её охранял, и она заплакала.

Минут пять, не меньше, она уделила утреннему туалету. Только умылась и чуть ополоснула тело. Очень мало было ей воды и мыла, но положение и вправду было серьёзным. Она вышла из ванной комнаты посвежевшей, но глаза всё равно были заплаканными. Свирид сидел на корточках возле трупа Жирного и рассматривал его удостоверение.

— Они сказали, что они из МУРа, — произнесла Ракель Самуиловна.

Он встал, и показал ей кастет, килограммовую гирю на крепкой цепочке, слегка окровавленную пачку денег и ответил:

— Удостоверения у них хорошо сделанные, но у МУРовцев такого быть не может. Бандиты это. Собирайтесь, берите только документы и деньги, больше ничего. И быстро, они вернутся или пришлют новых бандитов.

Она молча кивнула. Она и сама всё понимала. Но всё-таки решила взять с собой кое-что из любимого. И при постоянных окриках Свирида, и постоянно плача, как только взгляд её падал на тело Арнольда, Ракель Самуиловна успела собрать в баул: две шляпки — одну «грильяж» и ещё одну серьёзную, с вуалью. Недошитое платье — надо дошить. Все чулки, что не порваны. Все духи — они заграничные. Всю косметику — потом пойди купи еще такую. Балеро — а вдруг прохладно будет. Манто — какая дура бросит чернобурку. Кое-что из нижнего, мало ли что… Перчатки. Шарфы. Ну и по мелочи.

Она судорожно металась по комнате, собирая всё нужное, а товарищ Тыжных снова наливался злостью. Во-первых, эта бестолочь теряла время. А во-вторых, она чуть не перешагивала через труп убитого товарища Свирида в своих метаниях. Конечно, она начинала всхлипывать и подвывать, всякий раз, как её взгляд падал на тело Арнольда, но это её не оправдывало. А Свирид злился, но терпел.

Наконец, баул был собран, товарищ Тыжных, взял его у неё и, сняв фуражку, сказал тихо:

— Покойся с миром, товарищ и брат. Я клянусь, что не сойду с нашего пути, на котором ты отдал свою жизнь. Да здравствует Мировая революция. Товарищи тебя похоронят, как положено.

Ракель Самуиловна снова зарыдала в платок и присела к Арнольду, стала гладить его по щеке:

— Он был такой славный мальчик, английский язык знал. И трубка у него была, это так поэтично…

Товарищ Тыжных вязал её за руку, поднял и повёл по коридору двери. А у двери они увидели убитую гражданку Коновалову, пуля, видимо, выпущенная Мадьяром, попала ей в голову.

— Вот зараза, они и старуху прикончили — сказал Свирид.

Они перешагнули через ноги гражданки Коноваловой, и вышли из квартиры. Ракель Самуиловна продолжала рыдать, но только по Арнольду. Соседку ей совсем не было жалко. Отношения женщин сразу не заладились, с первого же дня, что Незабудка жила в этой квартире. Поэтому… поэтому и не жалко, вот так вот.

Товарищи вышли из подъезда, быстрым шагом подошли к авто, и Свирид усадил в него товарища Незабудку. Он всё делал быстро и чётко, захлопнул дверцу, закинул вещи, завёл мотор, и они укатили.

И тут же из соседней подворотни вышли Чапа и Фельдшер. Они шли, поддерживая друг друга, и любой человек, что их видел, подумал бы, что это забулдыги, поднабравшиеся уже к полудню — если бы не их страшный вид и капли крови, что оставались за ними на мостовой.

И они стали призывно махать руками, пытаясь привлечь внимание товарища Ефрема, который ждал их в автомобиле. И товарищ Ефрем их увидел. И что-то он им не обрадовался.

Товарищ Ефрем имел желтое лицо, больную печень и большой жизненный опыт. Когда-то он служил в штабе Деникина, а потом в контрразведке барона Врангеля, и кое-что смыслил в этой жизни.