Сталин. По ту сторону добра и зла

«Уже несколько дней, — писал 27 февраля 1917 года В. Шульгин, — мы жили на вулкане... В Петрограде не стало хлеба — транспорт сильно разладился из-за необычных снегов, морозов и, главное, конечно, из-за напряжения войны... Произошли уличные беспорядки... Но дело было, конечно, не в хлебе... Это была последняя капля... Дело было в том, что во всем этом огромном городе нельзя было найти нескольких сотен людей, которые бы сочувствовали власти... И даже не в этом... Дело было в том, что власть сама себе не сочувствовала... Не было, в сущности, ни одного министра, который верил бы в себя и в то, что он делает... Класс былых властителей сходил на нет... Никто из них не способен был стукнуть кулаком по столу... Куда ушло знаменитое столыпинское «не запугаете»?.. Последнее время министры совершенно перестали даже приходить в Думу...»

Отнюдь не женевские мудрецы повели народ на баррикады, его толкнул на них приказ царского правительства расстрелять мирную демонстрацию в Петрограде, после которой восстали солдаты столичного гарнизона. И во главе этого народа встали не закаленные теоретическими спорами философы, а Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов и Временное правительство.

Все это было так, но вместе с тем Сталин, конечно, не мог не думать о себе и своей роли в революции. Он не знал расклада политических сил в столице и очень опасался того, что может опоздать на революционный праздник. На следующий день ачинские большевики провели в доме Долина собрание, на котором приняли воззвание, подписанное депутатом IV Государственной думы М.К. Мурановым.

Тем временем события продолжали развиваться, и уже 4 марта стало известно, что великий князь Михаил Александрович отказался от престола и предложил решать вопрос о власти Учредительному собранию. Так, в одночасье пала насквозь прогнившая 300-летняя монархия, последним бесславным представителем которой стал ни на что не способный Николай II со своей женой-кликушей и вечно пьяным Распутиным...

4 марта в Народном собрании состоялся митинг, в котором принял участие весь цвет ссыльной социал-демократии, за исключением... Сталина. По каким-то только ему ведомым причинам он на митинг не пришел. Каменев предложил направить приветственную телеграмму великому князю по случаю его отказа взойти на престол. На следующий день он зашел к Сталину и сообщил ему о совершенной им глупости.

Сталин равнодушно махнул рукой. Ему было не до великого князя и отправленной телеграммы. Всеми своими мыслями он был уже в Петрограде, куда и отправился вместе с другими ссыльными на специальном поезде через два дня. И о чем думал он, посасывая свою неизменную трубку и глядя в окно на пролетавшие мимо пейзажи, знал только он один... Но в одном он был уверен: в Петроград ехал уже совсем другой Сталин. У него хватило твердости и воли к сопротивлению, и он вышел живым из того ада, в котором многие сходили с ума и стрелялись. И теперь его хватит на все...

Так закончилась подпольная жизнь профессионального революционера Кобы, известного также под кличками Нижарадзе, Васильева и Ивановича. Итогом можно было гордиться: 19 лет участия в революционной борьбе, 3 года тюрем и 6 — ссылки, как минимум 9 арестов и 6 побегов, — таков был послужной список Сталина...

ЧАСТЬ II 1917-й

ГЛАВА ПЕРВАЯ

12 марта поезд прибыл в Петроград. На вокзале бывших политкаторжан встретили ликующие толпы свободного, как теперь всем казалось, народа.

«Шел мягкий пушистый снежок, — вспоминала приехавшая вместе со Сталиным B.Л. Швейцер, вдова С. Спандаряна. — Стоило нам выйти из вагона на платформу, как на нас пахнуло политической и революционной жизнью столицы...» Повсюду слышался смех и оживленные разговоры. Невский был заполнен шумной толпой. «Народ гулял, — вспоминал эти дни Питирим Сорокин, — как на Пасху. Все славили новый режим и Республику. «Свобода! Свобода! Свобода!» — раздавалось повсюду». Во всех направлениях разъезжали грузовики с солдатами и вооруженными рабочими и студентами. На каждом углу о чем-то горячо спорили толпы народа. Среди них сновали мальчишки с газетами и листовками, которые шли нарасхват. Полицейских не было. Надменный и холодный Петербург канул в небытие...

Однако сам Сталин не разделял всеобщего веселья. На него пахнуло не только «революционной жизнью» столицы, но и густым винным перегаром. Слишком уж эта свобода напоминала анархию, и ему не очень нравился свободный и полупьяный народ. «Эти люди, — писал хорошо познавший все прелести революционного разгула В. Шульгин, — из другого царства, из другого века... Это — страшное нашествие неоварваров, столько раз предчувствуемое и наконец сбывшееся... Это — скифы. Правда, они с атрибутами XX века — с пулеметами, с дико рычащими автомобилями... но это внешне... В их груди косматое, звериное, истинно скифское сердце...»