«По каким-то причинам, — пишет Хрущев, — ему нравилось унижать других. Помню, он заставил меня плясать гопак. Пришлось пойти вприсядку, пристукивать каблуками, пытаясь изображать на лице улыбку. Но как я позже сказал Микояну, «когда Сталин говорит, пляши, умный человек пляшет». Главным было занять время Сталина, чтобы он не страдал от одиночества. Одиночество на него плохо действовало, и он боялся его».
Но чувствовать себя непринужденно с ним было невозможно. «Если и было что-нибудь хуже, чем обедать со Сталиным, так это ездить с ним в отпуск... Это была ужасная физическая нагрузка». Дочь Сталина — Светлана, которая после войны снова установила с ним трудные отношения, говорила то же самое. Вспоминая отпуск, который провела с ним на Юге, она писала: «Несколько дней прошло, пока я снова почувствовала себя сама собой... Это стоило мне колоссального количества нервной энергии». В 1951 году, когда она снова провела с ним две недели в Грузии, заметила, как он рассердился, когда стихийно возникла толпа и устроила ему овацию. Она подумала, что к этому времени «он стал настолько одиноким и опустошенным, что больше не верил, что люди вообще могут быть сердечными и искренними».
Во время новой волны арестов в конце 1948 года были посажены обе Светланины тетки. Когда она спросила, за что, он резко ответил: «Они много болтали. Они слишком много знали и слишком много болтали. Этим пользуются наши враги». Он повсюду видел врагов. Дошло до того, что это перешло в патологию, манию преследования, это был результат замкнутости и одиночества.
Так обстояли дела, и это не могло продолжаться бесконечно, что, по-видимому, чувствовал и сам Сталин. В отпуске в Афоне, на Юге в 1951 году, он пригласил Хрущева и Микояна разделить с ним компанию. «Однажды, — передает Хрущев, — мы прогуливались по парку, когда Сталин вышел на крыльцо. Казалось, он нас не замечает. «Я конченный человек, — сказал он, не обращаясь ни к кому специально. — Я никому не доверяю, даже самому себе...»
Что ж, наверное, так и должно было быть. Всю свою жизнь Сталин был один. У него не было ни друзей, с которыми он мог бы поговорить, что называется, по душам, ни любимой женщины, которая согревала бы его жизнь, никого, кто мог бы хоть как-то скрасить его последние дни на земле. Не нашел он счастья и в детях: сыновей не любил, а дочь все дальше отдалялась от него...
Но самым печальным было то, что, несмотря на всю свою, по сути, дела абсолютную власть, он всю жизнь боялся. И точно так же, как теперь, уже перед смертью, боялся одиночества, так всю свою жизнь он боялся выстрела охранника в спину, друзей по партии, Троцкого, Жукова, врачей, агентов гестапо и подосланных к нему террористов, боялся хотя бы на миг снять с себя маску великого человека, которую носил почти два с половиной десятка лет. И в этой связи было бы интересно взглянуть на психограмму Сталина с точки зрения Фрейда и других психоаналитиков.
Как известно, внутренний мир человека существует на двух уровнях — сознания и подсознания. При этом основные черты характера человека передаются не только по наследству, но и приобретаются в ходе его жизни. И на первое место здесь выходит раннее детство. Полученные в нем исходные впечатления не исчезают, а как бы вытесняются в подсознание и, сменяя друг друга, в той или иной степени влияют на поведение и эмоциональный мир уже взрослого человека.
И понять характер и поведение практически любого человека — значит, уделить познанию его подсознательного такое же внимание (а зачастую и большее), как сознательному. И начинать здесь надо с его юношеских переживаний. А если говорить проще, то в детстве как бы закладывается тот фундамент, который и будет чаще всего непроизвольно определять поведение того или иного индивидуума.
Если же мы теперь обратимся к личности Сталина, то нам придется изучить все ступени его духовного становления. И, конечно, слово «духовного» в данном случае не означает «продвинутого», а подразумевает только то, что отложилось в его душе.
С точки зрения психоанализа, в юношеском анамнезе Сталина можно выделить несколько фаз, которые так или иначе оказали решающее влияние на его характер и поведение. И первой фазой будет, конечно же, его раннее детство. По всей видимости, грубые методы воспитания все время пьяного и жестокого Васо навсегда оставили свои следы в душе Сталина. И дело было не только в физической боли, а в том чувстве бессилия и отчаяния, которое временами охватывало мальчика.