Сталин: операция «Эрмитаж»

«Слава эрмитажной Картинной галереи, – писал Шмидт, – как общеизвестно, определяется наличием в ней огромного числа самых выдающихся произведений эпохи расцвета всех школ (за исключением немецкой). По части голландской школы Эрмитажная галерея безусловно стоит на первом месте среди всех художественных хранилищ мира благодаря большому числу картин первейших мастеров и количеству шедевров среди них. Касательно Рембрандта собрание, состоящее из 39-ти достоверных произведений великого мастера и дающее полную, исчерпывающую и всестороннюю картину всего его многогранного творчества, является в своем роде феноменом… Какие-либо изъятия отдельных картин разрушили бы имеющуюся только в Эрмитаже полную картину эволюции Рембрандта, обесценили бы в значительной мере остальное собрание голландских картин и нанесли бы вред значению Эрмитажа в целом, так и его Картинной галерее в частности…

Если, далее, обратить внимание на возможность реализации изъятых картин, то не следует увлекаться весьма крупными суммами, предлагаемыми в отдельных случаях американскими коллекционерами за картины Рембранда. Каждая такая сделка обусловлена индивидуально особыми условиями спроса, и курсирующие цифры в очень редких случаях поддаются контролю. При этом эти сделки по американскому обычаю заключаются всегда при помощи крупных антикваров, которые в случае появления на международном рынке эрмитажных «Рембрандтов», конечно, начнут игру на понижение. Это по законам рынка легко объяснимо, ибо емкость рынка для художественных произведений такого ранга и такой ценности, наконец, такого неслыханно знатного происхождения, как эрмитажные «Рембрандты», должна оказаться весьма ограниченной. Поэтому возможно утверждать, что реализация и ограниченного числа эрмитажных «Рембрандтов» заняла бы очень продолжительный промежуток времени…

Почти все изложенные выше соображения имеют силу и относительно произведений других величайших мастеров мирового искусства, представленных в Картинной галерее Эрмитажа более или менее полно, хотя и не так широко, как Рембрандт. Например, Рубенс, Ван Дейк, Мурильо, Тициан, Пуссен, Ватто, Терборх, Брауер…

Появление каждой картины одного из этих первейших мастеров мировой живописи за пределами СССР будет принято за сигнал распродажи эрмитажных сокровищ вообще. Помимо губительного влияния такого мнимого сигнала на все операции по реализации художественных ценностей, он послужит источником разных кривотолков о якобы изменении курса культурной политики советского правительства, которому до сих пор всем миром ставилось в заслугу сохранение Эрмитажа в целости и неприкосновенности»[101].

Все оказалось напрасным: ни одно из трех посланий специалистов не возымело действия. Не отреагировал Кларк, сделали вид, что так и не получили копий этих серьезнейших предупреждений уполномоченный Наркомпроса и Главнауки Позерн и его заместитель В. Лиэ.

Нет, никак не могли настойчивые, убедительные предупреждения об опасности столь непрофессиональных и бесцеремонных изъятий художественных ценностей повлиять на позицию Наркомпроса, тем более – Наркомторга. Ведь приближался очередной берлинский аукцион, а от успешной продажи на нем уже бывших экспонатов советских музеев напрямую зависела судьба всех тех, кто так опрометчиво пообещал стране 30 миллионов рублей в валюте.

Неменьшую роль играло и еще одно обстоятельство.

23 апреля в Москве открылась XVI партконференция, на которой предстояло подтвердить идею индустриализации, избрав один из двух вариантов пятилетнего плана. Сам план еще не был опубликован, причем вполне преднамеренно: чтобы не напугать своей грандиозностью, не породить даже сомнения в возможности его выполнения за пять лет.

Как и съезд четыре месяца назад, конференция началась с доклада А. Рыкова. На этот раз глава правительства практически не сказал ничего нового: лишь повторил уже многократно растиражированное прессой положение об увеличении выплавки чугуна в три раза, добычи угля; о заводах и комбинатах, которые необходимо возвести для того, чтобы «превратить нашу страну из аграрно-индустриальной в индустриально-аграрную»[102]. Подчеркнув, что лично он за оптимальный, то есть максимальный план, Рыков покончил с проблемой выбора и перешел к иным вопросам.

Он напомнил делегатам о тяжелом положении, сложившемся в сельском хозяйстве. Прогнозируемый сбор зерновых в текущем, 1929 году должен был дать 73, 3 миллиона тонн, в то время как в 1913 году удалось собрать 96, 6 миллиона. Объяснил Рыков и причину такого спада: посевные площади ныне значительно меньше, нежели до войны. Следовательно, к концу пятилетия необходимо их значительно увеличить, сделав ставку не на мелкие индивидуальные хозяйства, а на зерновые совхозы. Все это, вкупе с той техникой, которую даст выполнение плана, внедрение агротехники, широкое применение удобрений позволит поднять аграрный сектор.