В отличие от Гульбенкяна, американский миллиардер сам картины никогда не искал и не покупал. Как и Фрик, он полностью доверился антикварам. Главными его поставщиками стали три фирмы: нью-йоркская «Кнёдлер» Чарлза Хеншела, лондонская «Кольнаги», принадлежавшая Гутекунсту, и берлинская «Маттисен». Владелец последней, Затценштейн, как раз в то время сменил свою явно еврейскую фамилию на более благозвучную для англо-саксонского слуха Маттисен – от названия собственной галереи.
Именно эта троица, узнав о первых сделках Гульбенкяна (который так настойчиво пытался внушить Пятакову, что он-де хранит коммерческую тайну!), привлекла внимание Меллона к ленинградскому Эрмитажу и попыталась перехватить намечавшийся контракт и заработать на нем.
В первых числах января 1930 года Гас Мейер, сотрудник Гутекунста, телеграфировал Хеншелю (Кнёдлер, финансируемый банком Меллона, был наиболее кредитоспособен):
«Гульбенкян покупает „Титуса“ и „Фурман“. Когда поступят предложения, он будет иметь возможность поднять цену. Менсфилд (сотрудник „Галереи Маттисен“. –
Реакция Хеншела, почуявшего запах очень больших денег, оказалась молниеносной. 15 января он направил четкие указания своему представителю в Ленинграде Джорджу Дэви:
«Дорогой Джордж!
Я хотел бы, чтобы Вы связались с Гутекунстом и узнали у него все детали, а потом договорились с Затценштейном о встрече с целью посмотреть картины… При отборе вещей мы будем руководствоваться приятностью сюжета, размером полотна и его состоянием. Например, Рубенс, о котором упомянул Гутекунст в телеграмме, без сомнения прекрасное произведение искусства, но картина неудобного формата и очень большая. Поэтому это не та вещь, в которую мы хотели бы вложить деньги, по крайней мере, такую сумму, как 80 тысяч фунтов (400 тысяч долларов). Она, возможно, и стоит таких денег, но не для нас. Относительно «Титуса» Рембрандта, я могу судить о нем только по книгам и исходя из размера картины. Если сравнивать с прекрасным автопортретом, который мы приобрели год назад, эта картина не стоит и половины, или приблизительно 25 тысяч фунтов (125 тысяч долларов), или чуть больше»[143].
В предстоящих операциях с покупкой экспонатов из Эрмитажа три фирмы оказались тесно связаны: Рус Мейер играл основную роль во всех сделках с «Антиквариатом», Менсфилд поставлял всю необходимую информацию о возможных изъятиях, а Хеншел располагал необходимыми оборотными средствами. Тем не менее партнеры ничуть не доверяли друг другу: каждый опасался обмана, возможных просчетов и ошибок других, что могло привести к крупным финансовым потерям. Поэтому Дэви в письме своему боссу Хеншелю выразил весьма серьезные сомнения в возможности успешной сделки, обвиняя берлинскую и лондонскую фирму:
«Дорогой Чарлз!
Из всего увиденного и услышанного я сделал вывод, что они (сотрудники «Антиквариата». –
И все же, несмотря на распри между поставщиками, Кармен Мессмор, младший партнер Чарлза Хеншела, поспешил сделать Меллону деловое предложение. 24 апреля 1930 года он писал:
«Уважаемый мистер Меллон!
Вы уполномочили нас приобрести для Вас некоторые картины из собрания Эрмитажа в Петрограде. В том случае, если Вы захотите оставить картины у себя, Вы выплачиваете нам 25 процентов от стоимости картины. В противном случае мы продаем их от Вашего имени и платим 25 процентов с прибыли, которую мы получили при продаже.
Мы познакомили Вас с репродукциями картин, которые мы решили купить из названной выше коллекции. Мы приобретем их по цене, по которой, мы считаем, их можно продать, получив при этом 50 процентов прибыли, если Вы не захотите оставить их для своей коллекции»[145].
Хеншел, Маттисен и Гутекунст полагали: они сами, используя лишь информацию, полученную от Гульбенкяна, вышли на «Антиквариат», чтобы подготовить сделку в интересах Меллона и приобрести для него несколько картин из Эрмитажа. Они и не подозревали, что стали марионетками в чужой игре. Кремль использовал их в своей новой попытке сделать рывок для значительного расширения советского экспорта.