Сталь и шлак

В голосе ее было столько простоты и искренности, что у Крайнева перехватило дыхание.

…С настольными часами в руке Крайнев быстро шагал но улице города следом за Валентиной, держась от нее поодаль. Несколько раз он сгонял с лица улыбку и снова ловил себя на том, что улыбается. Далеко позади, не спуская с него глаз, шел Петр Прасолов. По другой стороне улицы — Павел. В другое время Крайнев, безусловно, заметил бы людей, неотступно следовавших за ним, но сегодня ему было не до того.

В мастерской он отдал часы, и мастер показал рукой на дверь, которая вела в жилую половину дома. В комнате рядом с сияющей Валентиной стоял Сердюк.

— Ну, здравствуй, товарищ Крайнев, — сказал он, подчеркнув слово «товарищ».

— Здравствуй, товарищ…

— Сердюк, — подсказала Валентина.

— Пришел, не побоялся?

— Если бы боялся, не пришел.

— Садись, рассказывай все по порядку.

Сергей Петрович снова рассказал все подробно, более подробно и связно, чем Тепловой. Наконец случилось то, на что он уже и не надеялся! Его слушали, ему верили!..

— Что ты думаешь делать дальше? — спросил Сердюк, внимательно выслушав его. — Что ты вообще думал делать? Действовать в одиночку, как герой-индивидуалист?

— А что я мог сделать? — спросил Крайнев. — Обстоятельства заставили стать на путь террора, и я запутался. Решил идти напролом, втираться в доверие, расширять сферу своего влияния, подобраться к станции. Пытался связаться с вами, но не удалось. Теперь будем думать вместе.

— Втираться, а не завоевывать, — подчеркнула Теплова и торжествующе посмотрела на Сердюка. Ей было жаль, что Петр не присутствует при этом разговоре.

Мужчины закурили.

— Задал ты нам задачу! — усмехнувшись, сказал Сердюк. — Ничего я не мог понять. После того как ты по радио не выступил, твое поведение стало понятнее, но, признаюсь, далеко не совсем. Потом ты начал свирепствовать в механическом цехе и снова спутал все карты. Вот только она твоим защитником была до конца. — Сердюк кивнул головой в сторону Тепловой. — С трудом мы добрались до истины.

— Как же вы все-таки до нее добрались? — спросил Крайнев.

Сердюк молча протянул ему пакет с сургучной печатью. Сергей Петрович прочитал донос и озабоченно нахмурился.

— Значит, Пивоваров действует?

— Действует, — подтвердил Сердюк. — Я думаю, судьба Вальского его кое-чему научит, но забывать о нем нельзя, он еще может ужалить.

— А как этот пакет оказался у вас в руках?

— Об этом когда-нибудь позже, — улыбнувшись, ответил Сердюк. — Ты вот скажи: что теперь делать с механическим цехом? Мы было решили подпилить вал главной трансмиссии, чтобы он во время пуска лопнул. Но теперь это стало невозможным — тебе будет каюк. А ты для нас… Да знаешь ли, что ты сейчас для нас?.. Организовать налет на станцию, добраться до заряда можно, но это связано с большими потерями в людях. А сорвать пуск цеха необходимо.

— Сорвем, — уверенно отозвался Крайнев, — я давно уже придумал, что сделать, но мне одному это было не под силу, а сейчас… Сейчас я как Антей, прикоснувшийся к матери-земле.

— Что же ты надумал? — спросил Сердюк.

— Нужно вывести мотор главного привода — за него отвечает хозяйственная команда, и это меня не коснется.

— Это правильно, но как? Ведь его усиленно охраняют?

— Его охраняют, — подтвердил Крайнев, — но масло для смазки не охраняют.

Сердюк хлопнул себя рукой по лбу.

— Валя! Позови сюда Петра, он где-то здесь неподалеку.

12

Зонневальд не переставал думать о судьбе бывшего начальника гестапо фон Штаммера, разжалованного за провал агентурной сети. Он всеми силами старался поддержать свою репутацию «мастера смерти».

Каждое утро Зонневальд наведывался к своим оперативным работникам, наводя страх не только на тех, кого они допрашивали, но и на них самих.

…В кабинете следователя Швальбе, завербованного в гестапо из бывших немецких колонистов, идет очередной допрос. Невысокий коренастый паренек стоит против следователя и спокойно отвечает на его вопросы.

— Значит, не комсомолец и не стахановец?

— Нет.

— Какие общественные нагрузки нес?

— Почти никаких. Разве только в лавочной комиссии состоял.

— И только?

— И только.

Швальбе молчит, не зная, что спрашивать дальше.

Замороженные глаза Зонневальда не изменяют своего выражения, но следователь понимает, что начальник недоволен.

— Что значит — и только? — по-немецки говорит Зонневальд. — Этого вполне достаточно. Был в лавочной комиссии — значит, помогал советской власти.

— Подпишите, — говорит Швальбе, протягивая пареньку протокол.

Когда тот ставит свою подпись, следователь пальцем показывает ему на дверь.

— А меня часовой выпустит или пропуск напишете? — спрашивает паренек, уверенный в том, что он благополучно отделался.

Швальбе хохочет:

— Вы уже подписали себе пропуск на шахту.

— За что? — спрашивает паренек, бледнея, но в голосе его больше удивления, чем страха.

— В камеру! — командует Швальбе.

Солдаты выводят паренька.

— Плохо работаете, — раздраженно говорит Зонневальд. — Этот парень виновен уже тем, что молод. Такой может уйти в партизаны, перейти границу, стать советским солдатом. У вас низкая пропускная способность, разговариваете много.