Сталь и шлак

— Ты сиди и слушай! — с деланной суровостью прикрикнул на нее отец. — Такого тебе в институте не расскажут. Ведь она у меня металлург будущий, на второй курс перешла, отличница…

— Папа! — опять сказала девушка, и опять все засмеялись.

— А другой случай был еще хитрее. Ночью электростанция остановилась. Насос отказал, что воду на котлы подает. Разобрали насос, прочистили, собрали, немного воды качает, но котел все же стал. Опять разобрали, а время-то идет. Трубу открыли, думали — может, она забилась, нет, идет понемногу вода из трубы. Притащили другой насос, собрали. Опять ладу нет. Сутки почти кончаются, а завод стоит. К вечеру в котельную один дедок приходит. Посмотрел, покряхтел, за ухом почесал — и к директору:

«Сколько водки дадите, если завод пущу?» Старик уже лет десять на заводе не работал, но директор его знал.

«А сколько возьмешь?»

«Да так, чтобы мне до покрова хватило».

Для директора эта арифметика сложной оказалась. Когда там покров, да сколько дед пьет… Но делать нечего:

«Вали, дам».

Полазил старик по трубам, приходит:

«Пускайте котел, враг у меня в кармане сидит».

— И достает оттуда… Ну что ты думаешь, Вася? — Шатилов развел руками. — Карася достает, самого обыкновенного. Черт его в трубу из пруда занес! Ну вот, и была деду закуска к бочонку водки…

Шатилову стало тепло от выпитого вина, от жарко, по-уральски натопленной печи, от оживленной беседы и от веселых глаз Ольги. Давно уже не бывал он в семейном доме, не ел ничего домашнего, не разговаривал так просто и весело.

Все последующие дни у Шатилова было прекрасное настроение, будто он нашел то, что давно искал. Но директор, жалея его, запретил ему работать инструктором, и это вывело Шатилова из душевного равновесия. Смена осталась без инструктора. Он поделился своим горем с Пермяковым. Старик, не говоря ни слова, направился в кабинет Макарова.

— Василий Николаевич, я могу подменить Шатилова на обучении первых подручных.

— А вы разве умеете? — удивился Макаров.

— Умею.

— Так почему же вы раньше не работали?

— Это щекотливое дело. Подручному очень доверять надо. И спать не спишь — все тебе мерещится, что плавка в отверстие ушла.

— Ну, а сейчас спать будете?

— Нет, — сокрушенно вздохнул Пермяков, — и сейчас спать не буду, не до сна теперь. Под Москвой не спят, и нам грех.

«Проснулся старик, — растроганно подумал Макаров. — Сколько лет добивался стать мастером, добился-таки. И вот добровольно в подручные идет…»

10

В субботу, ровно в десять часов вечера, Сердюк подошел к дому, где жил Вальский. Осмотревшись, он позвонил — два длинных, один короткий — и тотчас же услышал осторожные шаги по лестнице. Чей-то голос негромко спросил:

— Кто там?

— Новый связной, — ответил Сердюк.

За дверью стихло, будто человек в передней раздумывал — впускать или не впускать. Затем загремел отодвигаемый засов, и после долгой паузы звякнула цепочка. Дверь медленно открылась, и Сердюк шагнул в темноту.

— Прямо по лестнице, — произнес тот же негромкий голос.

Сердюк, ощупью найдя перила, поднялся и открыл дверь. Яркий электрический свет ударил в глаза.

Только заперев дверь и рассмотрев впущенного им человека, Вальский поднялся по лестнице и провел Сердюка в кабинет.

Новый связной вел себя не так, как тот, который приходил раньше. Тот забирал донесения и уходил, а этот сел в кресло у стола и внимательно просмотрел донесения.

— Можно разговаривать не стесняясь? — спросил он, взглянув на плотно закрытую дверь. — Мы одни в доме?

— Да, пожалуйста, в доме никого нет, — вежливо ответил Вальский; манеры связного внушали ему доверие.

— Это все, что вы сделали за неделю?

Вальский достал из стола пакет, запечатанный сургучом.

— Особое срочное донесение. Его необходимо передать господину фон Штаммеру лично и немедленно.

Связной взял пакет, рассмотрел сургучную печать — небольшой вензель под дворянской короной — и мельком взглянул на руку Вальского: на указательном пальце красовалось массивное золотое кольцо с печаткой. Сердюк разорвал конверт.

— Это лично фон Штаммеру! — почти крикнул Вальский, вскакивая с кресла.

— Не беспокойтесь, ваше донесение в надежных руках, — возразил Сердюк. — Я не просто связной, я — политический инспектор.

Вальский снова сел в кресло. Он старался держаться как можно более независимо, но по временам все-таки поглядывал на Сердюка.

Лицо инспектора не выражало ни удовольствия, ни удивления. Вальский встревожился: неужели ему уже все известно?

Прочитав донесение, Сердюк поднял свои тяжелые недобрые глаза.

— Пивоваров не лжет? — спросил он.

— Что вы! Это чистейшая правда.

Сердюк прочел второе донесение, в котором Пивоваров рекомендовался как руководитель лжепартизанского отряда.

— Как вы предполагаете действовать дальше?

Вальский начал подробно рассказывать о своих замыслах. Наконец-то инспектор по-настоящему заинтересовался его работой!

Сердюк слушал с интересом. Граница многому его научила, он немало видел, еще больше слышал, но о возможности такой чудовищной провокации до сих пор не подозревал. Вальский пробудил в нем профессиональное любопытство.