Стадион

Наконец троллейбус медленно описал круг, и перед нею встал Киевский аэровокзал. Ирина выпрыгнула из машины и распахнула двери вокзала как раз в ту минуту, когда голос диктора объявлял о прибытии самолета из Донбасса.

Девушка вышла на перрон, всматриваясь в заснеженную даль, и, ничего не разглядев, оперлась на барьер. Ветер, бушевавший над аэродромом, нес с собой целые тучи снежинок, бросал их под ноги и снова вздымал в воздух. Разыгрывалась метель. Как же они сядут?

Но вот послышался гул моторов. Тяжелый серебристый самолет низко прошел над аэровокзалом, сделал круг, и вскоре колеса его коснулись бетона. Мягко покачиваясь на толстых шинах, самолет уже несся по заснеженной земле прямо к Ирине.

Через минуту она увидела Степана Кротова. Он спускался по сходням, глядя в сторону аэровокзала, и, заметив красную вязаную шапочку Ирины, побежал к ней. Как он истосковался, как он ждал этой минуты! Целуя ее влажные холодные губы, он ничего не видел и не мог видеть, кроме этого бесконечно родного и такого радостно–взволнованного лица.

— Куда ты летишь? — спросила девушка.

— В Германию. Там выстроили новый завод, и мы втроем едем делиться опытом.

— Как же вы полетите в такую метель?

— Полетим. А может, не выпустят?

В голосе его прозвучала горячая надежда, но ей не суждено было сбыться.

Самолет простоял всего полчаса. Тридцать минут, за которые надо сказать так много, а с губ слетают какие–то незначительные слова! Крепко взявшись за руки, они ходили по перрону аэровокзала. Ирина торопливо рассказывала о первой сессии, о тренировке, о Максимове, об университете и о подругах.

Мороз все крепчал, ветер бросал в лицо колючий снег, но они не замечали этого. Ничего не существовало для них в эту минуту на белом, занесенном вьюгой, морозном свете.

Но уже гудят моторы самолета, последний поцелуй снежинкой тает на губах — и все. Прошло полчаса. Взмах руки из маленькой дверцы, и уже не видно любимого лица, и медленно трогается с места тяжелая птица.

Вот она берет разгон, взлетает в небо, и только снег вихрится за мощными винтами. Еще секунда, другая — широкие крылья исчезают в непроглядной зимней мгле.

Глава двадцать шестая

Вера Петровна Карцева, принимая экзамен, молча слушала ответ Ольги Коршуновой и пристально вглядывалась в ее лицо. Она знала от мужа историю с Саввой Похитоновым и дивилась про себя выдержке Ольги.

Последнее время Ольга старалась так заполнить свой день, чтобы не осталось ни одной свободной минуты. Она допоздна сидела в читальне над книгами, тренировалась. Кроме того, она выполняла несколько общественных поручений: она выпускала курсовую стенную газету, помогая Карцеву, вела группу начинающих легкоатлетов, — и все–таки каждый вечер неизбежно наступала та минута, когда приходилось возвращаться в комнату общежития, ложиться в постель и оставаться наедине со своими мыслями. Это было самое страшное.

— Довольно, Коршунова, — сказала Вера Петровна. — Пять.

Ольга вышла из аудитории. Вера Петровна поглядела ей вслед и покачала головой.

В коридоре Ольга остановилась, словно раздумывая, за что же теперь взяться, потом пошла вниз к автомату и позвонила Волошиной.

— Я готова, — прозвучал в трубке глубокий грудной голос актрисы. — Встретимся через тридцать минут в метро на площади Маяковского.

Ольге нравилась точность Ольги Борисовны. Сейчас два часа. Значит, она только что закончила репетицию и ждала звонка.

Девушка вышла из института, добежала до Красных ворот, быстро спустилась в метро и через несколько минут уже была на перроне станции «Маяковская». И как раз в это время на эскалаторе спускалась вниз Волошина. Она еще издали увидела Ольгу и улыбнулась ей: та помахала в ответ рукой.

Они проехали до станции «Сокол», потом вышли на улицу и пересели В автобус; еще полчаса по занесенной снегом дороге — и вот уже за холмом темнеют леса Архангельского. Здесь, в живописном парке, когда–то принадлежавшем князьям Юсуповым, помещался санаторий, а при нем — лыжная база.

— Знаете, Ольга, — говорила Волошина, — я что–то не помню, чтобы Карцев давал кому–либо такую нагрузку. Четыре раза в неделю — в зале. Две лыжные прогулки, один раз каток. Не много ли для нас с вами?

— Не много, — ответила Ольга, — он нас к лету готовит.

— Это я понимаю, только уж очень активно он за нас взялся, маникюр сделать некогда.

— Стоп! Приехали! — Коршунова легко соскочила с автобуса.

Они переоделись в небольшой, жарко натопленной комнате. Казенный красный лыжный костюм был, наверное, гораздо богаче всех собственных, более чем скромных туалетов Ольги, и очень шел ей. Сторож, хорошо знавший Волошину и Коршунову, принес грубые башмаки на толстой подошве — они были закреплены за спортсменками, и никто другой ими не пользовался. Че–рез несколько минут обе Ольги в лыжных костюмах вышли из раздевалки и встали на лыжи.

Сильный февральский мороз потрескивал ветвями деревьев в лесах и парках Архангельского. При каждом вздохе легкие наполнялись буйной силой, словно не воздухом, а чистым кислородом были напоены зимние, застывшие в безветренной тишине подмосковные леса.